Владимир Лях Дядя Коля     стр. 1
К 70-летию Победы в Великой Отечественной войне

1.  Детство

      В жизни каждого ребенка должен быть мужчина, служащий эталоном рыцаря, защитника, созидателя. Чаще всего, конечно, им является отец, но так бывает не всегда, даже если  отец в семье номинально присутствует. Мне повезло еще меньше: наша маленькая дружная семья включала только двоих - мать и меня. Когда уже учился в шестом классе, к нам  перешла жить, а вернее сказать, доживать, бабушка, с нею мы очень подружились, и баба Нюня осталась в моем миропонимании олицетворением доброты и всепрощения.
       А источником мужского начала для меня стали братья матери. Именно от них, начиная с самого раннего детства, я почерпнул уйму различных умений, представлений и   жизненных принципов. Особую роль в моём становлении играл дядя Коля. В его семье мать нередко меня оставляла, когда работала во вторую смену. Да и позже, уже став самостоятельнее, я часто бывал там, тем более, что жили они в одном доме с бабушкой, пока она не перешла к нам. Когда-то в просторном, построенном большой  семьёй доме, были две спальни, большой зал и просторная "столовая". Потом, когда дядя Коля вернулся со службы с женой, двери в спальни заложили, и эти комнаты отдали им с  Полиной, уроженкой Одессы с красивой фамилией Александрова. Потом они сделали с противоположной стороны саманную пристройку, где разместилась небольшая кухонька, окном выходившая к морю, и коридорчик. Перед входной дверью, выкрашенной серой судовой краской, было крылечко, где мы по теплу играли с двоюродной сестрой и её подругами. Справа от этого крылечка на стене всегда висела пропахшая рыбой плетёная  кошёлка, с которой Полина Петровна ходила на рынок.
       Дядя Коля, а если сказать официально, то Николай Петрович Хандюков, был очень интересным, неординарным человеком. Придя со службы, он навсегда остался моряком,  которого нетрудно было узнать по характерной походке вразвалку, и синеватой татуировке на груди, изображавшей крейсер. Поверх крейсера синели слова "За нашу Советскую Родину!", а чуть  выше – силуэты Ленина и Сталина. Крупные, натруженные руки тоже  были украшены  флотскими татуировками. Выдавали моряка и специфические флотские словечки. Дядя говорил "ша!" вместо "не шумите!","шамать" вместо "кушать", "доб-здоровьица", "стоп машина", "полный вперёд!", "полундра"... Но, дело было не только в этом. Дядя Коля ещё в детстве совершил поступок, на который не каждый способен. До него в истории хутора Кривая Коса такой пример был только один – знаменитый Георгий Яковлевич Седов.
       Справный хозяин, степенный и рассудительный рыбак Петр Павлович Хандюков имел большую семью. Двое сыновей от первой жены, пятеро сыновей и одна дочь от молодой  Анюты, сосватанной в соседней станице Новониколаевской, когда от лёгочной болезни умерла первая жена Евдокия. Николай родился 6 марта  1925 года и был в семье предпоследним ребёнком. Без дела у батьки, как называли отца сыновья, никто не прохлаждался, и Николай тоже с раннего детства имел обязанности по хозяйству. Зимой сыновья ремонтировали  сети и парус, весной смолили каюк, летом те, кто не ходил по малолетству в море, работали "на степу" – на зерновом поле, в нескольких километрах от дома. Ну, и, конечно,  обихаживали коня, коров, поросят, солили и вялили рыбу, заготавливали батлаук – что-то вроде невысокого камыша для топки печи во дворе, – на ней готовили в тёплое время еду. Сыновья ходили с отцом на каюке за дровами, углём, кирпичом и другими надобностями в Мариуполь и Таганрог.
       С детства у Николая был небольшой дефект дикции, он проглатывал отдельные звуки или произносил их нёчетко. Из-за этого в детстве получил прозвище "Нукла" – таким, вероятно, послышалось учительнице его имя. В школьные годы, да и потом, он был худым, но жилистым. "Тягущой", – говорили на Косе. Правда, болел часто, особенно донимали зубы. В те годы в простых семьях таблеток и порошков не было. Настой шалфея, кусочек старого сала да заговоры от знахарки. Или, на худой конец, щипцы фершала – так на Кривой Косе  называли отставного военного фельдшера. Иногда обходились и без "фершала", привязав суровую нитку одним концом к больному зубу, а другим – к двери. Первый же входящий поневоле оказывался "стоматологом".
      Учёба в школе у Николая не заладилась, особенно с русским языком. А тут ещё, с детства проявляя характер, он или делал дело хорошо или не делал вовсе. Правда, за учёбу отец  спрашивал не слишком строго, полагая, что умения грамотно писать достаточно, но правильного поведения требовал неукоснительно. Такое было время. На собрания в школу  обычно ходила мать – Анна Ивановна, она старалась не докладывать супругу о проделках сыновей, зная его крутой характер. Но иногда учителя, встреченные в лавке или на море,  вводили Петра Павловича в курс дела. Кто-то однажды пожаловался, что Николай не делает уроков. Пётр Павлович решил для проверки устроить эксперимент.
– Колька, я что-то не видел, ты уроки делал сегодня?
– А как же, батя. – Я ж уроки... это... в первую очередь... сегодня мало задали, да и лёгкое всё, так я... это... и поделал уже,– не замешкался с ответом школяр. – Вы ж сами говорили: – Кончил дело – гуляй смело! Так я ж это... завсегда... Держать "фасон" в любой ситуации Николай умел с детства и пронёс это умение через всю жизнь.
       Пётр Павлович, улучив момент, вытащил из матерчатой, сшитой матерью сумки незадачливого ученика несколько книжек, положил вместо них обрезки дощечек по размеру книг.  Наутро Николай, наскоро позавтракав куском традиционного пирога с капустой и рыбой, запил его чашкой "утрешнего" молока и отправился в школу. Вечером, за ужином, как  обычно, собралась вся семья вокруг большой сковороды с печёным лещом. Томлёная в духовке рыба в сладковатой томатной подливе с луком и морковью часто бывала на столе, но  никогда не приедалась. Несмотря на аппетитный запах и чувство голода – еда подавалась только по времени и сразу для всей семьи – никто не поспешал выбрать себе кусочек. Пауза  слегка затянулась: отец должен подать сигнал к началу трапезы, но он медлил.
– Ну, как дела в школе, Николай?– поинтересовался глава семьи с лукавинкой в голосе и недобро прищурился.
– Нормально, бать, – не моргнув глазом ответил сын,– морской порядок, никакого аврала!
– Сомневаюся я чегой-то, значится... Словечком "значится" Пётр Павлович то и дело разбавлял разговор, и порой за глаза сыновья его беззлобно передразнивали. Александр Павлович, младший брат отца, без конца повторял "можно сказать", а муж его младшей сестры Сани Жора Ланин приговаривал странное "шизнать"... Иногда изображая их беседу, хлопцы  тайком разыгрывали целые мини-спектакли.
      В особом сундучке под ключиком Пётр Павлович хранил кисет с хорошим табаком, хотя сам не курил. Но с получки брал он в лавке у моря бутылочку вина под сургучной головкой,  обычно приходил кто-либо из братьев или друзей, и тогда Пётр Павлович угощал всех табачком и закуривал сам. Начиналась неспешная мужская беседа. Её-то и передразнивали временами сыновья. Но если бы только это. Подросшие парни научились гвоздиком открывать заветный сундучок, и понемногу запасы ядрёного табака истощились. Надвигалась  гроза. И тогда в кисет мастерски накрошили сушёных листьев. Закурившие было друзья-приятели долго кашляли, но злого умысла не усмотрели, сошлись на том, что табак пропал от времени, хотя Пётр Павлович еще долго допытывался у младших сыновей и дочери, не видели ли они чего подозрительного. Они, конечно, "не видели".
      Когда после ужина семья разошлась по своим делам, Пётр Павлович осторожно заглянул в сумку Николая. Дощечки лежали на месте, сумку никто, как видно, не открывал.
– Да, не получится, значится, из Кольки грамотея,– проговорил Петр Павлович жене, мывшей посуду в большой медной чашке, и кивнул на дощечки. Да и ладно, работник, значится,  он справный, а потому не пропадёт. А на язык он и без грамоты скорый... Анна Ивановна закивала с облегчением: грозу пронесло мимо.
       За словом Николай и действительно в карман никогда не лез, да и устные предметы у него особых проблем не вызывали. Нравились ему география, история, он умел и любил  рассказывать, немало прибавляя от себя, но лучший уголок в его сердце занимали машины, особенно всевозможные судовые механизмы. То и дело он бегал на берег, когда причаливал пароход или  фелюга-нефтянка. Смотрел зачарованно, как ладно и размеренно шумит двигатель, послушный воле машиниста, как ходит судно вперёд и назад, как швартуется и отчаливает.  Он выполнял любые поручения мотористов, только бы не прогнали, только бы открывали понемногу новые и новые секреты чудесных машин.
      Николай, как и все местные мальчишки знал всё о Егоре Седове, ещё живы были многие, кто помнил ставшего знаменитым на весь мир полярника, кто ходил с ним на  масленичные кулачный бои против хуторских казачат. Пётр Павлович и сам какое-то время учился с Ёрой и даже сидел за одной партой в церковно-приходской школе, рядом с церковью Петра и Павла, в нескольких сотнях метров от отчего дома. Брат Григорий, младший из двух сыновей Евдокии, был среди ребятишек, встретивших на хуторской пристани в апреле 1910 года Седова, когда он прибыл на побывку в хутор к родителям перед обручением с Верой Май-Маевской и экспедицией на Новую Землю. Втайне Николай восхищался решимостью юного Георгия Седова, покинувшего 3 мая 1894 года скрытно родительский дом и добившегося своим трудом таких выдающихся успехов. Эти мысли приходили в его голову каждый раз, как возникали школьные проблемы или требовал отец выполнения одной и той же работы, не оставлявшей никакой надежды на перемены. Сетки, каюки, рыба... И именно так сам батька проработал всю жизнь. Николаю же, как когда-то Георгию Седову, хотелось другого:  воли, простора, большого плавания на корабле с мощной, быстроходной машиной, новых портов и новых впечатлений...

1. Фото 1935 г, 1-а класс - слева направо, верхний ряд:  второй - Хандюков Николай Петрович; 2. Хандюков Николай Петрович, довоенное фото; 3. Посредине Хандюков Федор Петрович, слева рядом Петр Косенко, справа  Помазан Иван Трифонович, слева внизу Бовт Дмитрий Иванович, справа внизу  Омельченко Николай Степанович. С  войны вернулись только двое - Бовт и Омельченко. Фото 1940 года; 4. Хандюков Пётр Павлович, отец. Конец 1940-х годов; 5. Хандюкова Анна Ивановна, мать, 1960-е годы. 6. Во дворе дома Петра Павловича Хандюкова. Справа традиционная цветочная грядка с кавалерами и петунией; 7. Дом П.П. Хандюкова, разделённый на две половины. 1961 год; 8. Дорога от ворот П.П. Хандюкова к морю, видны каюки на берегу

 Страница  1,  2,  3,  4,  5