|
С приветом к Вам Тит
Егорович Точилов, 1938 года декабря 24 дня
Сначала на судне
были три мачты. Позже одну мачту убрали
Морж на палубе
«Святого Фоки»
«Святой Фока» на
промысле. Фотография более позднего времени, т.к. здесь «Фока»
уже с двумя мачтами
Александровск
Вардё (Норвегия)
"Св. муч. Фока"
вернулся в Архангельск, но уже без Седова
"Св. муч. Фока" на
"зимней стоянке" в Кузнечихе
Старый Архангельск.
Рынок |
Тит Егорович Точилов
И судно нарекли
"Святым Фокой"
В 2011 году в Северодвинске
заботами краеведа В.А. Точилова тиражом всего 300 экземпляров
были напечатаны воспоминания Тита Егоровича Точилова (1881-1939
гг.) "Послание из прошлого", написанные им незадолго до смерти в
деревне Зимняя Золотица, что находится в 130 километрах к северу
от Архангельска. В этих воспоминаниях, написанных на основе
дневников самобытным языком северянина, много повидавшего и
испытавшего в жизни, есть страницы и о судне, купленном
промышленниками братьями Юрьевыми, позже получившем название
"Святой муч. Фока". Т. Е. Точилов — постоянный житель Верхней
Зимней Золотицы. Родившись в большой семье батрака-бедняка, он с
11 лет начал трудовую жизнь — сперва в подпасках у пастуха,
затем кашеваром и исполняющим другие работы на промысловых судах
местных промышленников. Бывал в Архангельске, проездом в
Петербурге, ходил на хозяйских
судах в Норвегию. Грамоте научился у местного псаломщика, затем
в течение одной зимы посещал приходскую школу в Золотице.
В 1934 г. с ним встретился в Золотице аспирант ЛГУ В. П. Чужимов
и записал от него былины «Женитьба Владимира» и «Добрыня и
Алеша», но обе записи не сохранились. Исполнял он былины, по
словам собирателя, «в пении, совершенно свободно», тексты
«несколько укорочены и психологизированы по содержанию», стих
хорошей сохранности. Кроме сказанных, как сообщал В. П. Чужимов,
знал еще «Бой Ильи Муромца с Соловьем-разбойником», «Святогор и
Илья Муромец» и «Садко». Любил петь былины для самого себя,
большей частью во время рыбной ловли. Перенял былины от Дмитрия
Федоровича Лыткина из деревни Инцы, у которого жил одно время в
работниках. Как удалось выяснить В. П. Чужимову, былинные
тексты Точилов записывал, но записей своих Чужимову не показал.
В 1937 г. участницам экспедиции Института
этнографии АН СССР удалось снова разыскать Т. Е. Точилова, но
встреча произошла перед самым его отъездом по делам из Золотицы.
Для записи времени не было. Тит Егорович сам предложил
записать свои былины и переслать в Ленинград, что он и выполнил.
С 1938 г. стали в адрес А. М. Астаховой поступать письма с
записями былин. Всего переслал он 4 текста былин в следующем
порядке: «Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Калин-царь»,
«Исцеление Ильи Муромца» и уже в середине 1939 г. — «Добрыня в
отъезде». Кроме того, были присланы 3 сказки («Про Катигорошка»,
«Про Конька-горбунка», «О серебряном блюдечке и наливном
яблочке»), и обширная, в 256 тетрадочных страниц,
автобиография, которую он назвал в письме «былиной из своей
жизни». Именно эта "былина" и была издана в 2011г в
Северодвинске. Приводим отрывок из книжки Тита
Егоровича Точилова.
«В декабре того же 1897
года Андрей - брат хозяина Василия Юрьева поехал покупать
пароход. Приехал к нам в деревню и стал меня наймовать ехать с
ним, так как я был знаком с его братом (ходил матросом на его
судне). Мы договорились за 20 рублей в месяц. На третий день
нужно было ехать. Тут простился я с отцом и с матерью, и мы
отправились на лошадях до Архангельска. Нас ехало немного:
хозяин и нас трое матросов. Из Архангельска мы поехали на
паровозе и приехали в Вологду. Тут сделали пересадку и
направились на Петербург.
Приехали мы в Петербург, тут взяли извозчика и
переехали на Финский вокзал. Ехали мы очень весело, хозяин был
молодой, и мы все молодые. Не видали, как проехали Финляндию,
ничего, что часть ехали на конях, ввиду постройки дороги. И
скоро мы приехали в город Тромсе, а оттуда на пароходе
направились в Христианию, где был наш пароход. И скоро мы
достигли Христиании и поселились в гостинице. А потом наш хозяин
стал принимать пароход. Пароход нам казался страшной
трёхмачтовый, на двух мачтах прямые паруса. Корпус
деревянный, до половины парохода обшит железом. Форштевень тоже
обшит толстым железом узкими полосами. На средней мачте на топе
брам стеньге прикреплена деревянная бочка. Нас очень
интересовал этот пароход своей постройкой.
Вскоре пароход был принят, и мы переехали жить на
него. Хотя команды было мало, но мы жили пока очень хорошо и
весело. Все были молодые. Из Ручьёв был матрос Юрьев, а из
нашей деревни Бурых и я. Потом хозяин стал набирать команду из
норвежцев. Приехал механик и первый кочегар. Хозяин предложил
мне идти в машинную команду, и я согласился.
Машина была небольшая, одноцилиндровая.
Меня интересовало то, что команда по-русски говорить не умела,
так я немного научусь ихнему языку. Машинной команды было всего
трое: машинист и два кочегара. Те же кочегары исполняли
должности маслёнщика. От кочегарки в машину перегородки не было,
и мы стали приготовлять машину. Хозяин стал набирать команду.
Хозяин вести судно в Россию не мог, потому что образование было
низкое - капитан каботажного плавания. Нужно было нанять
капитана. И вскоре к нам приехал капитан.
Человек представительный среднего роста, из себя
толстый. Фамилия его была Роборсен. На другой день к нам
приехало два гарпунёра Ерчик и Улоф. Вечером того же дня
приехало ещё 4 матроса: Ансель, Христиан, Галтон и Крок.
Значит, команда у нас была почти полный состав, хотя на судне
раньше плавало 50 человек. Но нам пока было и того довольно.
Машина была готова, и мы стали собираться в дорогу.
Через два дня мы покинули гостеприимную
Христианию, и вышли в открытое море. Погода была хорошая, и
ветер попутный. Мы под парами с помощью парусов плыли очень
быстро. Приплыли мы в норвежский город Вардо. Тут забрали
рому и коньяку, при промусле в то время он был необходим. 27
января 1898 года мы вышли из Вардо и направились промушлять
тюленей. В море всё было мертво, навигация кончилась, и в море
не было ни одного судна. И на русской территории не горел
никакой маяк, и нигде ночью не видно было огня, как-будто
и не было нигде жителей.
Так прошли мы Ледовитый океан, дошли до
Святого мыса, но льду не было. Мы стали двигаться дальше и дошли
до мыса Городецкого. Тогда увидали, что стала белеть ледяная
полоса. Мы забрали паруса и пошли под машиной. Около
мыса Орлова мы зашли в нижнюю кромку льда. Тут нам стемнело,
впереди было не видно, и мы прекратили пары. За льдину зарочили*
якорь и тут стали ночевать. Поутру стало светать. Ветер дул от
норд-оста, и нас так окружило льдом, что мы начали двигаться.
Тут мы стояли дня три. Потом ветер стал стихать и подул от оста,
и нас двинуло назад к мысу Городецкому. В море было просто, лёд
разредел. Мы развели пары, и пошли вперёд. Дошли до мыса Орлова,
тут стало темно, и вперёд идти было очень плохо. Маяки не горели
и не показывали плавающим морякам пути. Но благодаря опытности
нашего хозяина, мы двигались вперёд, и ночью дошли мы до
Орловских несяков. А несяками называли в то время мелкое место,
в вёрстах 18 от земли, где становит течением воды ледяные
неподвижные горы. Таких несяков есть много, и для плавания они
опасны и зимой и летом. Летом ещё хуже, ледяные горы
растаивают, и их не заметно. А при остановке воды, по-нашему на
сухой воде, в большой шторм большое судно прихватит грунту, и
может быть
крушение. У Орловских несяков быват всегда раздел - течением
воды лёд разделят на обе стороны и по направлению на остров
Моржовец делает чистую воду. Мы были на этой чистой воде.
К утру, мы были у острова Моржовца, подошли
к нему очень близко и сигналами флагов переговаривались со
смотрителем маяка. Направились на зюйд-вест и вскоре нашли
бельков и стали промушлять бельков и тюленей больших. А
когда не было промусла, тогда строгали сало. Сало ложили в
железные тянки*, а шкуры солили. Дело шло очень хорошо и весело.
Команда была хорошая и весёлая, в свободное время выходили на
лёд и играли рюхами. Время шло невиданно. Дожили мы до средины
марта. Дети тюленей стали большие, из белька они скоро
переходят в хохляка (шерсть белая и длинная) и салом делаются
толстые. А когда они переходят в серку, салом делаются тоньше и
белая шерсть выпадывает. Растёт новая шерсть пятнами,
белое пятно да серое пятно, поэтому и зовётся серкой. Когда они
перейдут в возраст серки, то на ночь уходят в воду, а днём
вылезают на лёд на солнышке греться. Тогда
их стреляют из винтовок. Когда дети выросли и стали серкой,
тогда мы отошли назад к мысу Городецкому и промушляли серку. А
после этого мы перешли на вешний промусел и стали
промушлять залёжку».
«Время стало подходить к Егорию, и в Белом море льду
стало мало, зверя не стало, и мы кончили промусел. С добычей
направлялись в Норвегию в город Вардо, в виду того, что команды
было больше половины норвежцев. Пришли мы в город Вардо. Сало и
шкуры запродали тутошнему купцу Брокову. Всего сала сдали на 30
тысяч крон. Мне хозяин прибавил полпроцента из всего промусла,
за то, что я поступил в машинную команду. Тут капитана хозяин
рассчитал, и сошли 2 матроса Крок и Ансель.
Время шло быстро, дожили мы до июля. Хозяин
задумал идти на Новую Землю промушлять. И как страшна была в то
время Новая Земля, но мы согласились идти. Новую Землю в то
время считали маткой. Погрузили уголь, забрали пресной воды,
кое-какой провизии и отправились на Новую Землю с грумаланской
песней. Грумаланская песня такая: «Не за ум - разум
схватились, что на Грумант покрутились. Прощай Северной тонкой
да не вернусь больше домой». На Новой Земле жителей в то время
было мало, да и то ненцы. Когда мы подошли к
Новой Земле и там начали промушлять, время стояло плохое - всё
туманы, и промусел был плохой. На берег мы выезжали очень мало,
только в одной Белужьей губе, а всё время проводили на
море. Стал наступать сентябрь, надо было покидать Новую Землю и
выходить к зимней стоянке. Промусел был плохой: всего около 700
морских зайцев и нерп, 9 моржей и один белый медведь. С тем мы и
пришли в город Вардо. Там выгрузили сало и шкуры, и сошла вся
норвежская команда оприш машиниста. В начале октября мы пошли в
Александровск - нынешний Полярный».
«Когда мы пришли в Александровск и поставили
судно на зимовку, машинист уехал домой, а мы остались на судне
зимовать. Бурых подлежал к исполнению воинской повинности и тоже
уехал домой, а мы с Юрьевым остались. Да нанял хозяин ишо одного
матроса Волокитина с Летнего берега из Яреньги. Парень тоже
молодой. Населения в Александровске было мало, только часть
рабочих и пять колонистов с семьями. Пожили мы немного, и наш
матрос Юрьев задумал жениться, и тут у нас пошла свадьба, и жить
стало веселее. Работы у нас почти не было: когда с палубы
сгребём снег, а в хорошую погоду ездили за дровами в Палу губу.
И так у нас зима почти шла к концу. Хозяин стал набирать
команду, и поступил механик Фёдоров с парохода «Ольга». Мы
стали готовить машину. Волокитин поступил в машинную команду, и
мы втроём принялись за дело. Мы с Волокитиным чистили котёл, а
механик готовил машину. К
1 февраля 1899 года мы были готовы к плаванию. Команды всей было
20 человек, и все были на судне. Стали мы поднимать пар. Пар
подняли и стали прогревать машину. Когда механик пустил
машину, то при первом обороте отломился конец вала с
екцендриковыми тягами, и мы должны были прекратить пары и стали
производить ремонт. На помощь к нам приехал второй механик
- брат механика с «Ольги». Тут работали мы целыми сутками, и на
10 февраля всё было кончено. 12 февраля мы вышли в море, в город
Варде за продовольствием. Там наскоро набрали то, что было
нужно и пошли промушлять. Пришли мы к мысу Городецкому, и тут
начали промушлять. В море не было ни одного судна, и нам было
очень хорошо, никто нас не беспокоил, царили мы одни. Во
время хода мы заменяли механика. Становили машину, давали взад и
вперёд. Так промушляли мы до мая».
«В мае пошли в Архангельск с салом. В
Архангельске сало продали Беляевскому по 2 рубля за пуд. И всего
сало и шкуры продали на 35 тысяч рублей. Нам нужно было делать
ремонт, ставить новую машину. В Архангельске таких мастерских не
было, нам нужно было идти за границу. И мы стали грузиться
смолой и пеком. Нагрузили полное судно и на палубу
положили 300 бочек пеку. Фрахт был Беляевского и шёл в Англию. И
так мы стали готовиться к отправке. Я домой послал отцу 200
рублей. Вся старая команда сошла. Остался только я и
Седунов из нашей деревни, а остальные все были новые.
1 сентября 1899 года мы вышли в море.
Погода была хорошая. Подошли мы к деревне Ручьи и тут стали на
якорь. К хозяину приехали отец и дядя. Погостили на судне и
поехали домой. А мы подняли якорь, распустили паруса
и поплыли дальше. Благополучно проплыли мы русскую границу и
достигли норвежских берегов. Напротив города Тромсо подул
сильный ветер, и поднялся сильный шторм. Нас бросало, что
щепочку. Во время сильной качки разбились бочки со смолой, и
смолой зальнуло* помпы. Наше судно стало обтекать, в поддувала
налилась вода, и мы прекратили пар. Спасение было очень плохое.
С палубы все 300 бочек снесло волнами, матросы почти все выпали
из строя морской болезнью. Пришлось и нам выйти на палубу
и отливать ушатом воду через машинный кап. Земли нигде не было
видно, Будто её совсем не было, только видно небо да сердитые
волны с белыми барашками.
Так несло нас двое суток. На третьи сутки
увидели на горизонте пароходный дым. Сон слеплял глаза, но спать
было некогда. Седунов, Волокитин и я таскали воду ушатом, а
машинист зачёрпывал её в ушат. Хозяин стоял в рулю, а
остальная команда болела. Кухня не работала, и нельзя ей было
работать, потому что с палубы не уходила вода. Одна волна
проходит, а другая давно готова закрыть всё, что ей
попадёт. Дым парохода становился ближе, и стало видать стены
парохода. Мы подняли сигнал: «Просим помощи». На пароходе
увидали сигнал, и подошли к нам. Мы переговорились
флагами, но буксир дать пароходу было невозможно. Решили мы
втроём сесть на шлюпбалках в шлюпку, взять конец тонкого троса и
передать на пароход. На нас были надеты спасательные жилеты и в
шлюпке были спасательные круги.
Пароход от нас был под ветром. Мы взяли в
руки лопыря от гинцы*. Седунов был у руля. Выбрали удобный
момент и отдали лопыря, и шлюпка наша была на воде. Волной
бросило шлюпку под ют*, и у Седунова ушибло левую руку
так, что он работать не мог. С другой волной мы были у нашего
спасителя - парохода. На пароходе опытные моряки, они скорее
спустили делек* с тросом, и его отнесло от парохода. Мы сумели
за него пойматься, но волна из рук вырывала, и мы закрепили его
за банки и стали держаться. С парохода подали нам кидок*, и мы
зарочили трос, который был с нашего парохода. Потом пароход
затянул нас на ветер, чтобы нам передать буксир на наше судно.
На нашем судне работников было двое: хозяин и машинист, а
остальные лежали, что мёртвые. С большим трудом им удалось
поймать конец троса. Когда они его поймали, то мы подали им
толстый трос, который мог держать судно.
Пароход был готов тянуть наше судно, а мы в шлюпке плавали на
воде. И трудно нам было попасть на своё судно: или на море
смерть или у судна убьёт волной. Мы с Волокитиным
приготовились взять гинцы и поскорее зарочить. Только мы
приготовились и были у судна, зарочили гинцы, как в тот момент
нас подняло волной, и мы были на борту судна. Закрепили
шлюпку, и сошли на судно. У Седунова рука не работала, она вся
распухла. Все мы были довольны, что нас тянет пароход, и видим,
что теперь будем живы. Тогда хозяин отдал мне руль, так
как я знаком с ним, а сам пошёл в каюту.
Сон слеплял у меня глаза, а спать было некогда,
нужно было спасать жизнь. Хозяин приносит чарку коньяку и на
закуску копчёной сёмги. Я выпил, закусил и стал чувствовать себя
много лучше. На четвёртые сутки мы увидали землю. Нас притянули
в Пустую губу, там всего три жителя. Тут мы разгрузили свой груз
и за буксиром пошли в Берген. В Бергене вся команда
заявила расчет, и все были рассчитаны. Остались только я и
Седунов, а остальные все сошли и говорили, что если наше судно
будет ходить по земле, то тогда они будут на нём служить.
Через месяц нас затянули в док, и
судно было на суше, а нас с судна сняли. Переехали мы на берег.
На фабрике дали нам небольшую комнату, и мы тут поселились.
Хозяин уехал в Россию, а мы остались вдвоём. В городе
русских не было никого. Судно наше стали готовить к ремонту,
вынули машину, которую необходимо ремонтировать. Время шло
быстро, и стали мы поджидать Новый Год. Седунову квартира что-то
не пондравилась, и он стал звать меня в город на другую
квартиру. На Новый Год мы были на другой
квартире в кофейне. На квартире была хозяйка Ертруда и две
прислуги: Марта и Ельга. За квартиру мы платили по 20 крон с
человека со всем содержанием. На судно мы ходили через
день и ожидали, скоро ли наше судно поспеет, и мы будем жить на
нём.
Стал подходить март, а хозяина всё нет. На
судно ставили новую машину, и мы стали ходить каждый день. С
нетерпением ждали, когда поспеет наше судно. Спросили у
заведующего, и он сказал, что оно поспеет не раньше, как к концу
мая. Мы стали дожидаться, и скоро пришёл наш радостный май. С
Николы приехал и наш хозяин, и нам стало ловчее.
В конце мая мы увидели, что поставлена новая
труба на наше судно. Хозяин нам сообщил, что 1 июня будем
принимать пароход, и скоро будут спускать его на воду. 1 июня
1900 года приняли пароход, а второго был он спущен на
воду. Третьего мы переехали на пароход, и пошли пробовать
машину. Машина была двойного расширения и работала очень хорошо.
Сходили мы в море вёрст 10, а потом обратно. Пришли в город и
стали на якорь. Хозяин набрал команду, кого было нужно, и пошли
под груз. Нагрузили нас льдом, и мы пошли в Англию в город
Глазгов. Хозяин назвал пароход «Святой Фока». Выгрузили мы лёд,
нагрузили угля и пошли обратно в Берген. За лето совершили три
таких рейса.
Время подходило к зиме, нужно было
идти в Россию. Мы набрали угля и направились в родную Русь. В
конце января 1901 года мы были в городе Вардё. Набрали провизии
и угля и отправились на промусел. Подошли мы к мысу
Городецкому и начали промушлять. Никто нас не беспокоил.
Промушляли одним судном, и промусел был хороший. Когда не было
промусла, тогда строгали сало. На судне была салогрейная, тут же
грели сало, а шкуры солили. Так мы промушляли всю зиму
счастливо. В мае у нас стал истощаться уголь, нужно было
идти в порт. Мы направились в Архангельск. Последними парами мы
достигли Мудьюгского острова и против чёрного маяка отдали
якорь. Больше нет угля, и идти нечем. Течение из Двины очень
быстрое, она только что очистилась ото льда. Хозяин ушёл в город
на пароходе «Обь», а на другой день пришёл на буксире, и нас
потащили в город. Как мы были рады посмотреть родной наш город.
К вечеру мы были в городе, приехала таможня, запечатала судно и
оставили двух таможенников. Через два дня
распечатали судно и дали разрешение на выгрузку. Когда нам
разрешили выгружать, то смотрящей публики ездило каждый день
сотни человек. Интересовались тюленьим жиром и шкурами, а
так же и судном, такого в Архангельске ещё не было. Когда
выгрузили сало, норвежская команда вся рассчиталась, и мы начали
набирать новую команду. Мы с Седуновым поехали на побывку
домой на полмесяца. Когда я приехал домой, отец с матерью от
радости плакали. Отец здорово постарел, и мать тоже постарела».
P.S.
Построенное еще в 1870 году в Норвегии судно предназначалось для
морского промысла в Ледовитом океане. При спуске на воду оно
получило название «Гейзер» и под этим именем плавало
вплоть до 1890 года. В 1897 году судно было куплено
мезенскими зверопромышленниками братьями Юрьевыми и после
ремонта в 1890 году стало именоваться «Святой мученик Фока». В
1909 году «Фока» принадлежал Мурманской научно-промысловой
экспедиции, а затем был откуплен зверопромышленником Дикиным.
После возвращения из экспедиции Г.Я. Седова судно ждала
незавидная судьба. С болью писал о своем корабле верный спутник
Седова Владимир Юльевич Визе: «Наш дряхлый, но бесконечно милый
«Фока» окончательно вышел победителем из двухлетней борьбы
со льдами. Правда, он пострадал жестоко, но ведь рубцы и раны
являются украшением для старого воина... Милый дорогой «Фока»,
ты напрасно напрягал свои старческие силы, чтобы с честью
исполнить возложенный на тебя долг. И, наверное, ты бы не
поступил так, если бы знал, что по возвращении в страну людей
тебя ждет позорная смерть на мели в мутно-желтой Двине,
что старые кости твои растащат жадные люди, стремящиеся нажить
на них свои жалкие гроши».
Судном никто не занимался, и шхуна
затонула у пристани, но в таком виде она мешала, загромождая
причальную линию. Тогда ее подняли и решили отбуксировать в док,
чтобы осмотреть подводную часть корпуса и окончательно
решить участь судна. Однако по дороге шхуну посадили на мель, и
больше возиться с ней никто не пожелал. Объявили о продаже, но
покупателя, конечно, не нашлось. Долгое время всеми забытое
судно сидело на мели, и жадные люди, о которых писал Визе,
растащили все, что можно было снять: рамы иллюминаторов,
поручни, оковку люков, трапов, гудков, куски корпуса, после чего
«Фока» превратился в удручающего вида развалину. Тем временем
под воздействием ветров и течений шхуну сняло с мели и понесло в
один из рукавов Северной Двины Кузнечиху, где выбросило на
островок Шилов. В советское время был поднят вопрос о
реставрации исторического корабля, но к тому времени корпус
разрушился до такой степени, что возродить «Фоку» уже было
невозможно.
И, наконец, поясним значение некоторых терминов из дневника Т.Е.
Точилова.
Тянки – емкости для хранения сала (ворвани)
Зальнуло - залипло
Лопыря от гинцы – троса от блоков
Под ют – под корму
Делек – снасть бегучего такелажа
Кидок – тонкий трос, с помощью которого на судно перетягивали
буксирный канат
Статьи о Г.Я. Седове
Новости |
|
