Владимир Лях Дядя Коля   стр. 2
К 70-летию Победы в Великой Отечественной войне

2.  Побег

    Весна уже полностью вступила в свои права. После штормовых дней, когда низовка гнала на берег крутые серые валы, подъедавшие глину обрывистого берега, истыканного  норами стрижей, море, наконец, застыло, будто голубое зеркало. Солнце, вырвавшееся из-за низких туч, устремилось ввысь и щедро сыпало запоздавшее тепло на всё сущее.
       В школьных классах впервые после зимы открыли окна, и с рам местами торчали рваные клочки ваты и газетных полосок, дрожащие от свежего сквозняка. Николай чувствовал непонятное волнение, как будто что-то хорошее вот-вот должно случиться, нарушив ход привычных событий. Окна шестого класса выходили к морю, и крики вечно голодных чаек, снующих вдоль береговой кромки, доносились сюда через приоткрытое окно вполне ясно. На горизонте появилась чёрная точка, постепенно увеличивавшаяся в размерах. Несколько учеников, всматриваясь в даль, гадали, какое это судно.
– "Уч-Дере",– предположил кто-то.
– Да ты что, "пассажир" дымит больше, да и не время ему... Николай не спорил, это судно он хорошо знал.
Урок русского, показалось, тянулся дольше обычного. Опять на половинке тетрадки, служившей дневником, учительница скрипучим пером написала про невыученный урок,  пообещала поговорить с отцом и доложить Владимиру Эрнестовичу, директору. А тут ещё, зацепившись за край парты, как назло порвалась новая рубаха, месяц назад подаренная на день рождения – такого батька точно не простит. А между тем грузовой пароходик пришвартовался, и рабочие, невнятно о чём-то споря, стали выносить на деревянный пирс мешки. Николай подошёл к своей парте, бросил в сумку книжки, обмотал пустоватую материю вокруг содержимого, и сунул свёрток за пояс. Присел ненадолго, как бы решаясь на поступок,   а затем решительно направился к окну, потянул на себя фрамугу. Просторное окно бывшего купеческого дома распахнулось. С подоконника ученик ловко соскочил в  палисадник. Этому никто не удивился: такие фокусы регулярно проделывали то один, то другой старшеклассник, чтобы не попасться на глаза строгому школьному начальству. А шестой класс относился именно к старшеклассникам, ибо школа была семилетней. – Побёг, небось, на судно,– зашептались одноклассники. И они не ошиблись. На следующем занятии Николая Хандюкова не оказалось. Не пришёл он и на остальные уроки, из-за чего директор, уступив настойчивой жалобе добросовестной русистки,  послал со школьной уборщицей записку родителям.
     Петра Павловича дома не было: со Стрелки домой обедать не находишься. А именно там, в окрестностях этого прибрежного сельца, в двух-трёх километрах отсюда артель  работала на добыче красной рыбы. Школьную курьершу встретила встревоженная мать Анна Ивановна, забрызганная побелкой. Она и сама в девичестве убиралась в станичной школе,  так же вот ходила по Новониколаевской с записками, но грамоте так и не научилась...
– Ну, здорово, Анютка, взобравшись на высокое крыльцо,– поздоровалась гостья, сверкнув ровными крепкими зубами. Вот, велено передать тебе,– протянула лоскуток  бумаги.
– Кольки-то вашего нема  на уроках. По русскому заданий не сделал и убёг. Разобиделся, кубыть, на учительшу. Вот и прячется где-тось.
– Да что ты,– встревожилась хозяйка и, побледнев,  присела на бортик крыльца.
– Не переживай ты уж так, сестрица,– затараторила посыльная. Не он первый, не он остатний, деточки-то какие нонче пошли. Да его и к директору намедни вызывали, спрошали, кто  Мацу прикрыл...
– А кто прикрыл его, где? Неужто  наш?
– Та не, большаки примкнули, а Колькой как свидетелем интересовались. Услышав про "свидетелей", Анна Ивановна схватилась за сердце.
      Дед Маца был местным чудаком. Раньше он рыбалил, как все, но с возрастом почти потерял зрение и пробавлялся "дербаном"– рыбаки всегда давали две-три рыбины тем, кто был не в  состоянии прокормиться сам. А Мацой старика прозвали из-за того, что он ходил с палочкой, обстукивая и ощупывая, то есть по-местному "мацая", то стену, то забор. Детвора то и  дело поддразнивала беззлобного старика, крича вдогонку что-нибудь наподобие "Вот пришел к нам дед Маца, ламца дрица, гоп-цаца".
–Да не переживай ты, Нюрка,– спохватилась рассказчица. Всё обошлося. А дело было так, от слухай. Шёл это, значится, дедушка через школьный двор до рыбаков на кошары. Ну,  чимчикует себе вдоль заборчика, под нос бубнит "раскинулось море широко..." А эти оболтусы, как нарочно, во дворе сидят на корточках, в стукана играют. Ну, и давай, значится,  воспевать "дед Маца, гоп-ца-ца". Старый, нет бы двигал  своей дорогой, так начал петушиться: я, мол Ставраки скажу, директору, сорванцы этакие, и палкой на них замахивается. Тут к нему подскакивает пара мелких бесов из этих же затейников и сладким голоском причитают: – Нехорошо, мальчишки, такого вот пожилого хорошего человека обижать, это некрасиво. И шеметом к деду с заботой:
– Пойдёмте, дедушка, мы вас к директору проводим, мы знаем, где его кабинет. Подхватили старого под руки и повели через весь двор. Завели в коридорчик учительской квартиры  и оставили перед лестницей, а дверь замотали сорочком. А там коридорчика-то нет ничего. Сами они на урок пошли, а этот жалобщик, значится, и сидел там на ступеньках, да  причитал, пока случайно кто-то услыхал под вечер, тогда и открыли. Мало что дербана лишился и углы пообмочил, так ещё таким героем заделался, что только куры не смеются. Наперебой предлагают "проводить до директора".
– А кто же это так его обмишулил?– упавшим голосом поинтересовалась Анна Ивановна...
– Да кто ж его ведает, оне скажут рази. Вот и Колька твой смолчал, и другие тоже этим же миром намазаны. А деда поводили перед строем, он присматривался-присматривался чуть не нос к носу,  да так никого и не узнал. – Боюсь согрешить, – приговаривал. А может не захотел узнавать.
– Ну, ладно, прощевай, Анютка, побегу я, делов много. Так ты меры-то прими, а то не ровён час, разбалуется, поздно тогда будет. Пока поперёк лавки лежат надо учить, а как вдоль лягут... да что это я, ты и сама знаешь.
– Да-да, вечером Пете скажу, уж он спуску не даст, взыщет как положено,– заверила Анюта и, отряхнувшись, скрылась в доме.
     Впрочем, в этот вечер взыскать с проштрафившегося сына Пётр Павлович, готовый к самым суровым мерам, не смог. Не получилось этого сделать ни на другой день, ни в последующие. Он вообще не смог наказать неслуха, ибо в следующий раз отцовский порог Николай переступил только через годы. А пока на дворе был пока еще мирный 1941-й. 
      Впоследствии Николай Петрович не любил про это рассказывать и никогда не проводил параллель между поступком Седова, сбежавшего из родительского дома, и своим, таким же. Вообще,   люди того поколения не отличались разговорчивостью. Оно и понятно. Двоюродный брат Константин Ланин получил пять лет лагеря за то, что рассказал в бригаде слышанную по  радио заграничную новость. Может быть, если бы не случилась война, судьба паренька с берегов Кривой Косы сложилась бы иначе, но всё  случилось именно так, как случилось. Седову в этом смысле повезло больше, его становлению не помешала жестокая война...
      На другой день Петру Павловичу местные грузчики рассказали, что Николай помогал на грузовом пароходе и, возможно, ушёл с судном, потому что там приболел механик. Даже со своей школьной пассией беглец не попрощался. Через  несколько месяцев косянские рыбаки привезли домой новость, что видели Кольку Хандюкова в Керчи, на судне, где он выглядел вполне по-хозяйски. Рассказал им, что учится на  моториста, надеется сдать испытание – так тогда называли экзамен – и хочет плавать. Больше известий о беглом сыне  не поступало, волнение родителей притупилось, а из школы Николая   по заявлению отца отчислили.
     Иногда, взглянув на крошечную фотографию сына, Анна Ивановна втихомолку плакала да корила мужа за строгость, а принципиальный Пётр Павлович только кряхтел. В семье были и другие дети:  спокойный и послушный Евгений, умница и лучший ученик Фёдор и последыш – десятилетний баловник и хитрец Михаил. Способный и находчивый, Михаил с первого класса  подавал надежды, но учился с переменным успехом, время от времени получая стимулы в виде увесистого отцовского ремня.
– Мишка,– как-то раз спросил за ужином Петро Павлович,– вот Фёдора, значится, спрашивают на уроках и оценки у него есть. Хорошие оценки, прямо душа радуется. И читает Федя   знатно. Всю зиму – вспомни – читал нам Робинзона Крузо и другие книги, когда мы  посуду латали да крючья точили. А тебя что, думаю я, уже и не спрашивают?
– Не поверите, батя,– не замешкавшись отвечал Мишка, не спрашивают. А зачем?! Учитель знает, что я всегда в курсе дела, так он и не спрашивает. Чего время зря переводить?!
– Отец посмотрел с недоверием на бойкого отпрыска и перевёл взгляд на жену.
– Нюня, ты бы сходила в школу, значится, что-то сомневаюся я насчёт этого знахаря...
       Собрание случилось вскоре. Анна Ивановна сидела среди родителей в школьном классе с полной уверенностью в правдивости своего последыша, как это обычно и бывает. Она   ждала похвал. Но учитель, "раздав всем сёстрам по серьгам", про Михаила не обмолвился и словечком. Другие родители уже стали расходиться, а обескураженная мать продолжала   сидеть недвижимо. Учитель подошёл к ней поближе.
– Даже и не знаю, как вам сказать, мамаша. Я уже не стал спрашивать Мишу: тянет руку на любой вопрос, по любому поводу. А стоит его спросить, слышишь только одно: – Можно  выйти?! Пётр Павлович, естественно, об этой подробности так никогда и не узнал, но оценки у Михаила стали появляться.

1. Церковь Петра и Павла, справа здание церковно-приходской школы, где в 30-е годы был клуб. Фото 1920-х годов; 2. Старое здание Седовской школы, вид от моря, 1950-е годы; 3. Рыбаки около пойманной белуги. 1960-е годы; 4. Рыбаки Кривой Косы. 1960-е годы; 5. Рыбацкий парусный каюк, 1960-е годы; 6. Хандюков Михаил Петрович, Алупка, 1951 год; 7. Евгений Петрович Хандюков (слева) с двоюродным братом Валентином Алексеевичем Хандюковым, 1951г; 8. Хандюков Фёдор Петрович. 30 июня 1943 г погиб на Малой Земле

Страница  1,  2,  3,  4,  5