Владимир Лях Дядя Коля   стр. 4
К 70-летию Победы в Великой Отечественной войне

4. На Косе

      Прибыв на Косу, Николай Петрович, как фронтовик, морской волк и политически сознательный партиец поступил было на работу в поссовет, стал ходить с портфелем, после недолго заведовал Красным уголком, неким подобием клуба, из-за чего, по причине нечёткой дикции, приобрел прозвище "дилектор". Но вскоре вернулся к исконному занятию: возрождался рыболовецкий флот, и нужен стал в рыбколхозе  хороший механик - моторист. Бывший моряк всегда бывал бодр, любил пошутить и не боялся работы, поэтому быстро снискал авторитет в коллективе. Он всегда умел представительно выглядеть, был, как сейчас бы сказали, удивительно коммуникабельным человеком: легко знакомился, никогда не тушевался перед чинами, умел договариваться и  не лез за словом в карман. И ещё у него было удивительное чувство юмора. Однажды во время вахты в мариупольском порту дядя Коля пошёл навестить семью дяди Алёши в местечке Гавань, что делали обычно все родственники, бывая в Мариуполе. Тётка Анюта, наливая гостю наваристый "косянский" борщ, поинтересовалась, какое хозяйство имеют на Кривой Косе молодожёны Николай и Полина. – Да пока небольшое, теть Нюра, – ответствовал гость, – полтора десятка курочек да немного уток, держать-то особо негде.
– Колечка, а как несутся курочки, сколько яиц твоя хозяюшка собирает?
– Да я и не скажу точно, но десятка по два несут, это законно. Тетя Нюра, жена брата Петра Павловича, сама раньше жившая с семьёй на Косе, от неожиданности чуть не  села мимо табуретки.
– Алёшенька! Алёшенька! Подь сюды!
–  Да некогда мне, что там?– заупрямился Алексей Павлович, вынимавший поодаль из рассола рыбу. – Солнце-то вон уже где, а работа ждать не любит!
– Ты послушай, Алёшенька, у Колечки полтора десятка курочек, а несут они каждый день по два десятка яичек! Это что же за порода такая, как бы и нам взять на развод?! Николай  Петрович счёл за благо не распространяться насчёт породы, но это не помогло. Вскоре на Косе узнали про "диковинных" несушек и весёлая история долго вспоминалась. Дядя Коля   только посмеивался.
      На новом месте молодой хозяин сделал колодец, рядом с ним соорудил бетонную ёмкость, называемую ванной, поставил журавель. Мало того, от ёмкости он проложил по небольшому своему огороду железные трубы с вентилями. Это была невиданная автоматизация. Утром, перед работой, наливал в ёмкость сотню ведер воды, а вечером нагревшаяся  на солнце вода самотёком шла в грядки. Напор был, правда, слабый и поливалось не всё. К тому же зимой часть труб порвало морозом, и в конце концов система была демонтирована. Потом дядя Коля разобрал длинный отцовский амбар, тянувшийся через весь двор и построил погреб и капитальный сарай из кирпича. Всё делал после работы сам: клал кирпичи, крыл  крышу, навешивал двери. Жена, как и многие другие женщины в то время на производстве не работала: дел хватало дома. А в 1952 году родилась  старшая дочь. Поскольку сам я появился на свет через два года, то помню я двоюродную сестру примерно с её пятилетнего возраста. Именно она во время игры в школу, между делом научила меня читать.
     Одно из ярких впечатлений - ёлка. Это была настоящая ель, привезенная дядей из Мариуполя на попутном грузовике и установленная в конце узенькой спальни,  вблизи от чёрной тарелкой репродуктора, висевшего  справа от окна,  в которое видно было море. У меня, как и у большинства косянских детей такого чуда не было. Кстати, к репродуктору часто собирались послушать Клавдию Шульженко, Аркадия  Райкина, Тарапуньку и Штепселя или Робертино Лоретти. Тётя Поля была большой любительницей искусства, нередко организовывала походы в кино. Однажды взяли с собой и  меня: просто девать было некуда. Дело было летом, во дворе Красного уголка, где потом разместился рыбцех рыбколхоза. На вкопанных в землю деревянных скамейках собралось  много народу, бурно реагировавшего на экранные события. Поэтому сквозь сон мне запомнились отдельные кадры популярного в то время заграничного, цветного и не по-советски  фривольного фильма "Бабетта идёт на войну". С каким восторгом слушали потом, уже в школьные годы, мой сдобренный хорошей порцией отсебятины пересказ этой "кинокартины"   уличные друзья! Наверное, тогда и начинался путь к сочинительству.
        Когда родилась вторая дочь, Николай Петрович задумал строить дом. На семейном совете отвели ему кусок большого отцовского двора с колодцем, скотным сараем и местом под стог соломы. С этого времени начался обратный отсчёт для большого хозяйства, оставшегося от Петра Павловича Хандюкова: просторный двор в конце концов был поделен между  тремя сыновьями: Николаем, Михаилом и Евгением. Николай Петрович позвал, как тогда было принято, родню и соседей, на выходных замесили глину с соломой и наделали самана, а после работы за длинным  столом во дворе допоздна пели песни под гармошку соседа Мазуренко. По вечерам и утром, до работы,  дядя Коля стал копать котлован под фундамент, привёз местного ракушечника,  пошла в дело и часть камня, оставшаяся от строительства отцовского дома. Где-то в Мариуполе он достал, как было принято говорить, цемент и осенью начал закладывать фундамент. До холодов эта работа была закончена. Весной дядя часто посылал нас, детей, играть на фундамент, чтобы его утрамбовывать.
    С этого времени во дворе стали появляться штабеля досок, укрытые рубероидом, брёвна, аккуратно сложенные стопки кирпича и прочий строительный материал. Из оставшегося  цемента дядя Коля стал делать бетонные столбики для забора. Тогда это было невероятно круто, тем более, на подворье "простого рыбака". Даже и камышовая изгородь, как у Петра Павловича, в то время была не у всех. Впрочем, и воровства в посёлке в те годы тоже не было.
      Когда зашли холода, работа закипела в кухоньке, где стоял керогаз на пластине белого мрамора с отбитым углом и у другой стены – небольшой самодельный стол. На этом столе  дядя Коля допоздна строгал штакетник, затейливо зарезая верхушку. Работал до ночи и, немного поспав, ещё и утром. Затем ставил стол на место к стене и "бежал", как он говорил,  на работу. Однажды утром, попив в темноте чаю, – свет в те годы "давали" от судового дизель-генератора только в 6 утра – дядя за ужином со знанием дела стал рассуждать, что "сахар нынче стал совсем не сладкий". И тогда он узнал от жены, что чай пил, насыпав в спешке в стакан манной крупы.
      Чтобы отобрать хороший кирпич, дядя Коля устроился на кирпичный завод на окраине райцентра. Завод работал на местной глине, кирпич был низкого качества, пригодный   разве только на внутренние стены. Но выбрать из общей массы что-то получше было можно, и рыбколхоз "Заветы Ильича" отпускал своих работников временно поработать на кирпичный заводик.
        Когда появлялась копейка, Николай Петрович ездил в Таганрог за белым и розовым кирпичом. Таганрогский кирпич в то время славился качеством. Жена Полина Петровна солила и   вялила рыбу, носила в кошёлке её  на местный рынок перед церковью, и это было хорошим подспорьем для застройщиков. Однажды я увидел, как она зарывала в грядку за низеньким заборчиком  куски чехони. Оказалось, что это было удобрение. Недавно довелось прочитать, что японцы и сейчас удобряют землю рыбой и рыбопродуктами. В начале 60-х рыбы было еще много,  и чехонью  не дорожили. Бабушка рассказывала, что этой весьма жирной, хотя и костлявой  рыбой  когда-то растапливали печь, поскольку дрова в степном крае были в дефиците, да и бумага в простых  семьях тоже практически не водилась. Тюльку, которая сейчас составляет основу азовского промысла, в то время вообще не ловили, а позже стали добывать, в основном, на корм  животным.
      Дом строил лучший каменщик поселка П. Куликов. Сам хозяин, жена и дочери обтачивали кирпичи для оформления внешних стен, до и после работы дядя Коля готовил  глиняный и цементный раствор, укладывал с внутренней стороны саман, шкурил брёвна. Глину с соломой для утепления потолка замешивали двумя колхозными конями, и мы с несколькими друзьями активно помогали, чтобы потом повести коней на море купать.
      Дядя Коля сам делал проводку: многожильный медный кабель в свинцовой оболочке, судовые коробки – все сверхнадёжное. Это всегда в нём было: делать работу не просто на совесть, а, как принято говорить, "на века". Но ничего вечного нет: идеально сделанный штакетник со временем стал сыпаться, бетонные столбики тоже в конце концов не  выдержали неустойчивого приморского климата, зачастую сменяющего сырость морозом.
      Но самым недолговечным оказался сам дядя Коля, не внявший отцовскому совету "не работать тяжело". Сдвижной, на две ямы "гальюн", душ во дворе, собранные на болтах,  подобным же образом сделанная беседка, умывальник из какой-то толстенной стали – все железное, прочное, вечное... Наверное, у него первого появилась электрическая дрель, это  было во времена тотальных дефицитов. Дядя со вкусом пользовался неоновым пробником, определяя электрическую фазу. Я от него научился многому. Где-то после 6 класса московский брат матери Константин Петрович подарил мне фотоаппарат "Весна". Быстро выяснилось, что к фотоаппарату нужно еще массу всяких принадлежностей. Пытался  печатать фотографии фильмоскопом, но качество оставляло желать лучшего. Наконец, фотоувеличитель и ванночки были выписаны через "Посылторг" из Ростова-на-Дону. А с  красным фонарём вышла заминка. И тогда дядя Коля привёз из Мариуполя громадный  судовой фонарь, я сидел на корточках в сарайчике рядом, и наблюдал, как он вырезает ножницами по металлу отверстие, куда потом вставили лампочку. Дядя тайком от жены покуривал, так случилось и на этот раз.
– Николай, ты опять?!– нагрянула Полина Петровна, – Какой ты пример племяшу подаёшь?! – Муля, не бери с такого дядьки пример. Она так называла меня под влиянием старого фильма "Подкидыш" с Фаиной Раневской. Дядя, не успевший сунуть бычок куда-нибудь в щель, только виновато качал головой...
– А всё-таки, племяш, ты тётку не дюже слушай, один только у тебя дядька с техническим уклоном,– заговорил он, когда тётя Поля, монументально развернувшись, исчезла из  дверного проёма. – Сам как считаешь?
– Дак это... канешна... вот и фонарь тоже... мне бы и в голову не пришло... да и вообще. Насос у нас поставили сверху колодца, а то ведь до этого мучились опускать да вытаскивать.
– Вот то-то же, кумекаешь правильно. А курить не стоит, это законно. Словечко "законно" частенько мелькало в дядином лексиконе, обозначая одобрение. Когда-то, ещё учась в школе,  я подарил ему на день рождения пластинку Лидии Руслановой со знаменитыми "Валенками". – Законная вещь,– резюмировал дядя Коля, и много раз потом заводил эту пластинку, время от времени приплясывая. – Я танцевал когда-то в молодости,– любил он напомнить в таких случаях. –Особенно "Яблочко",– добавлял я много раз слышанное, забегая наперед, и дядя с готовностью одобрительно кивал.
      В новый дом перешли летом. Ещё не была достроена веранда, где, как мечтал дядя Коля, будут открываться окна и можно будет сидеть и неспешно семейно беседовать,   наблюдая цветущую жердёлу. Последнюю, оставшуюся от дедовского сада. Но и то, что было сделано впечатляло. Дом был одним из лучших, если не лучшим на то время в поселке,  и отдыхающие, которых на улице Свердлова тогда было больше, чем на других, нередко расспрашивали дядю Колю о проекте и разных перипетиях строительства. Идеально отциклёванные полы, на которых можно было кататься, как на льду, затейливый гипсовый круг на потолке в зале. Поставить украшение долго  не получалось, Николай Петрович находчиво  распилил его на секторы, и тогда круг воцарился, наконец, в комнате. Большая гостиная, две светлые спальни, просторный коридор и кухня, филёнчатые двери. Роскошью казались в то время две печки, отделанные "кафелем". На кухне была раковина со сливом, вода подавалась из большого бака в кладовке. Впечатляла и сама кладовка – просторная, с большой  полкой и удобной лестницей на чердак. Люк на "горище", как говорили в Седово, поднимался специальным воротом через трос и систему блоков.
      Построенный дом не внёс успокоения в беспокойную натуру дяди Коли. Подгнили, несмотря на "вечные" болты, доски в просторном дворовом туалете, и дядя заходился его  переделывать. Получилось еще более монументально, а кроме того добавился изящный ящичек, где всегда лежало партийное издание "Блокнот агитатора", который я, признаюсь, иногда с интересом почитывал. Потом дядя Коля сам сложил уютную летнюю кухоньку, в которой мне тоже не раз доводилось пить чай или обедать. С утра в семье  Хандюковых всегда пили чай, а завтракали позже. У нас такого порядка не было. Чай пили вместе с завтраком, обедом и ужином, а иногда и просто так. Жили мы тоже на улице  Свердлова через дорогу наискосок. Бывало тётя Поля кричит: – Му-у-у-у-ля!!!
– Чего?– высовываюсь я за забор.
– Приходи обедать, дядька краснюка принес. – Иди-иди, поддакивает мать, – у нас сегодня борщ, да и то вчерашний. Суп из головы осетра, неземной вкус разварившихся  полумягких хрящиков, нежно-розовое мясо и янтарно-жёлтые разводы жира над прозрачной ароматной юшкой – такое нельзя пропустить. И по сей день воспоминания об этом, о сулах, которых приходилось тащить волоком, ибо нести их над землёй было выше детских возможностей, о балыках, неизменно весной висевших под козырьком крыши, о "гадиках", как называли небольших севрюжек или осятриков, приходят в мою память. И едем мы, время от времени, на рынок в Ростов, идём в рыбные ряды, договариваемся, изворачиваемся и покупаем за  нереальные деньги "билет в детство". И каждый раз при этом я вспоминаю дядю Колю.
      Его уважали в рыбколхозе. Много лет дядя Коля был членом ревизионной комиссии парторганизации, он всегда знал новости из первых рук. Как-то вечером мы сидели за столом ещё в  их старом доме, когда пришёл с собрания дядя Коля. На столе дымилась жареная картошка и дразнила взор, не помещаясь на тарелке,  разрезанная на несколько частей зимняя икряная тарань. Мне кажется,  что этот непередаваемый аромат крупной, добротно приготовленной, необычайно жирной азовской рыбы, я ощущаю до сих пор. Дядя принёс с собой в тесную комнатку свежий  запах морозца и ощущение какой-то весёлой и надёжной значительности. Сняв бушлат, он присел к столу и между делом рассказал смешную историю про одесскую торговку,  кричавшую, перепутав "рекламу" местами: "Холодные пирожки! Горячее мороженое!".  Мы смеялись так, что едва не попадали под стол. А потом дядя рассказал о планах строить в Седово курорт, обсуждавшихся на собрании. Тогда всё только начиналось и планировалось по примеру Юрмалы. Пляжи в Седово, а гостиницы – в Новоазовске, троллейбусная линия... Позже, однако, всё изменилось, и через десятилетия в жилой зоне Седово, из-за дилетантской застройки побережья,  пляжей практически не осталось.
      В другой раз дядя Коля, так же вернувшись с собрания, рассказал о том, что рыбколхозу "Заветы Ильича", гремевшему рекордными уловами, пришла разнарядка на "Героя   Социалистического Труда". Спорили в парткоме долго, и в результате дебатов остались двое кандидатов: Алексей Ланин, наш дальний родственник, и Андрей Бурлаченко. Оба работали хорошо, оба были уважаемыми людьми, но Алексей Георгиевич все-таки имел определённый перевес по работе. Однако, всё решил пресловутый "Моральный кодекс строителя коммунизма". Мощный, похожий на обветренную морскими ветрами скалу, с грохочущим басовитым голосом Ланин, случалось, выпивал. Вообще, так было принято в  бригадах: после работы посидеть в местной "Чайке". Это обстоятельство и решило судьбу награды. Героем стал Андрей Бурлаченко.
      Дядя Коля очень любил и баловал дочерей. Мужику по-своему непросто жить в женском царстве, но он, похоже, не чувствовал дискомфорта. Свои технические навыки при   случае передавал мне, младшей дочке обязательно привозил с вахты гостинцы "от зайчика", а старшей то многоцветную ручку – предмет зависти одноклассников, то какую-либо иную диковину. Дядя, надо сказать, порой  бывал горяч и вспыльчив, но никогда не таил обид, быстро отходил. Несколько  раз и мне, скажу честно, обломилось от дядиной горячности.
     Николай Петрович  радовался, как ребёнок, когда по итогам выполнения плана рыбодобычи ему подарили именные часы. Никогда в жизни у него не было ручных часов. Потом вручили  радиоприемник "ВЭФ". Позже он в составе туристической группы колхозников побывал в Ленинграде и с восторгом рассказывал об этом, показывал фотографии. У него всегда был  интерес к жизни, к познанию нового. Как он умел радоваться за других! На пятом курсе пединститута мы с женой получили комнату в новом общежитии квартирного типа, как было обещано семейным студентам-строителям. Дядя Коля как-то заехал ко мне. Принял душ, мы попили чаю, поговорили. Я видел, как он радовался, что мы живём с комфортом, совсем не так, как  пришлось в своё время ему.
      Вся бытовая техника, которая была в то время – исправно работала в его доме. Как-то дядя допоздна сидел у нас настраивая новый асинхронный насос БЦН. Время перевалило  за полночь, за ним уже приходила дочь, но он не мог уйти побеждённым. И насос заработал.  – Надо бы мне подучить схемы, ты бы мне помог, племяш, – сказал он тогда. Бывало  сидел допоздна около недавно купленной радиолы "Сириус-М", слушал "голоса", а по телевизору смотрел, в основном, программу "Время". Всегда было некогда, некогда... Одну свою фотографию с дядей   в центре кадра, я так и назвал: "Некогда!".
        

1. Лето 1953 года. Михаил Петрович и Людмила Спиридоновна Хандюковы, Евгений Петрович Хандюков, Прасковья Петровна Лях, Люся Хандюкова, Николай Петрович и Полина Петровна Хандюковы; 2. Анна Ивановна Хандюкова с внучкой Люсей Хандюковой, дочерью Николая Петровича Хандюкова; 3. Январь 1959г. Люся Хандюкова под ёлкой; 4. Ремонт ставников. Справа - Н.П. Хандюков; 5. "Некогда!" Июль 1972г; 6. 6 декабря 1969г Николай Петрович и Константин Петрович (г. Москва)  Хандюковы. п. Седово ; 7. Проводы на пенсию П.П. Лях в доме Н.П. Хандюкова. Он сам - слева; 8-9.Свадьба Людмилы Хандюковой. 15.09.1974г. Справа - Н.П. Хандюков; 10. Второй день свадьбы Л.Н. Хандюковой. Пансионат "Троянда", 16.09.1974г, Третий слева Н.П. Хандюков.11. Второй день свадьбы Л.Н. Хандюковой. Н.П. Хандюков - пятый слева.
 

Страница  1,  2,  3,  4,  5