ПАРНАС, ПЕГАС И ПИЛЕНГАС      стр. 13

  Владимир Лях  Онегин - давний мой приятель…    
Театральный подвиг Вахтанговцев

    Случается, что однажды увиденное на театральных подмостках действо перестает быть только игрой, мистерией, развлечением. Как и перечитанная на новом этапе жизни давно знакомая книга, театр способен пробудить в сознании вихрь сомнений, дать  толчок переосмыслению чего-то доселе казавшегося монументальным и бесспорным. И эта работа ума и души рождает мысли, которыми просто необходимо поделиться.
     Мы стояли на Арбате, поджидая сыновей, ехавших с работы прямо к театру. Был будний день, да и погода была, что ни на есть ноябрьская: сыпал мелкий холодный дождик, поэтому немногочисленный разношерстный народец норовил спрятаться в уютное  тепло кафешек. Подошла было одетая не по погоде изысканная принцесса с предложением сфотографироваться. Вовремя  подоспевший сын, подмигнув нам, на ходу спросил, сколько она заплатит, и дама, не приняв юмора, ретировалась под козырек  магазина. В малом зале театра имени Евгения Вахтангова закончился спектакль, и окультурившаяся публика ненадолго заполнила пространство вокруг недавно сооруженного фонтана. В театре два зала, и представления проходят так, чтобы «театр начинался  с вешалки» без толкотни. Так все и случилось.
     Вообще, я к этой сакраментальной фразе про себя добавляю, что театр начинается не только с вешалки, как некогда говаривал знаменитый режиссер Константин Станиславский, а еще и с мест общего пользования. И в этом смысле театр имени Е. Вахтангова тоже на безусловной высоте. Не знаю, можно здешний уровень блеска, совершенства и гармонии назвать европейским или же он еще выше. Вы закладываете вымытые руки в технологичный агрегат и через пару секунд ощущаете приятную теплую сухость… Да, билеты здесь не из дешевых и сто граммов коньяка «Хеннеси» в буфете стоят тысячу, но недостатка в публике театр, похоже, не испытывает.
     Большой зал и в самом деле большой, но удобный и понятный, между рядами респектабельных кресел довольно широкие проходы, что бывает далеко не всегда. Мы располагаемся на балконе, поодаль в нашем ряду сидит известная телеведущая Елена Ханга и что-то жует, складывая мусор в сумочку. Сдержанный ропот публики понемногу нарастает, гулко заполняя помещение, последние одиночные зрители с извинениями пробираются на свои места, и вот, наконец, третий звонок возвещает о скором начале  представления. Звучат дружные аплодисменты, потом еще и еще. Свет мягко угасает, и занавес обнажает подмостки.
     Убранство сцены (сценография Адомаса Яцовскиса) небогато, но и не совсем обычно. По бокам едва выглядывающие из-за кулис немногочисленные конструкции из стен, колонн в греческом стиле и большой печки. Задник – гигантское туманное зеркало, напоминающее старинное зерцало, подернутое патиной. В нём непрерывно отражается происходящее на сцене, будто бы существуя сразу в двух измерениях. Вглядываясь в зеркало, порой подозреваешь, что это не просто отражающая свет пелена, а за ней существует другой мир, в котором все устроено иначе и, может быть, лучше. Иногда подрагивающее зеркало приходит в  движение, будто едет в сторону сама сцена, и тогда усиливается ощущение зазеркальности происходящего на ней.
     Справа в старинном кресле дремлет одетый во все черное постаревший Евгений Онегин – Сергей Маковецкий. В глубине темного пространства – двигающаяся в непонятном танце балерина в белом. В противоположном углу сцены – странная фигура: сгорбленная, нечесаная девушка – легкая и прыгучая – как некая нематериальная сущность. В афише написано: странница с домрой. Странница приближается к очнувшемуся Онегину, и он теребит ее рыжие космы. «Кто жил и мыслил, тот не может В душе не презирать людей…». Этим монологом пожившего и много повидавшего Онегина начинается спектакль. Монологу потрепанного  жизнью Евгения внимает грациозно явившийся молодой господин, тоже весь в черном (Виктор Добронравов). Онегин-Маковецкий  берет из его рук трость, как будто собственную вещь, ранее где-то забытую, и надтреснутым голосом продолжает монолог.
     Молодого господина в черном сменяет нетрезвый персонаж с двумя бокалами вина, представленный Владимиром Вдовиченковым(тем самым – из «Бригады»). Это – отставной гусар, придуманный художественным руководителем театра Римасом Туминасом, поставившим спектакль: «Но больно думать, что напрасно была нам молодость дана…» Монолог гусара продолжает, грустно улыбаясь, появившийся из темноты седоватый господин средних лет в белом плаще: «Блажен, кто праздник жизни рано Оставил, не допив до дна Бокала, полного вина, Кто не дочел ее романа…». Это Ленский (Олег Макаров),– уже не молодой, как в романе, а  такой, каким он мог бы, наверное, стать, если бы не погиб на дуэли. Однако свой монолог он не заканчивает. Онегин  Маковецкого, встав, наконец, с кресла стреляет в поэта, не выходя из кабинета, в котором и происходит действие. Все это несколько неожиданно для понимания и поначалу просто обескураживает.
      Ленский стоит на коленях, звучит минорная музыка, все печальны. Около задника разворачивается занятие в танцклассе, где роль француженки-танцмейстера играет Людмила Максакова. Затянутая в черное трико и пышную газовую юбку, она обучает барышень формальному салонному этикету, – вдруг в замужестве пригодится! Потом танцкласс еще не раз возникнет в различных местах спектакля. Странница что-то пиликает на своей домре, оставаясь там же, где только что сидел Онегин. Печальную музыку понемногу сменяет аранжированный композитором Фаустасом Латенасом мотив «Старинной французской песенки» Чайковского, знакомый каждому, кто переступал порог музыкальной школы. Этой сцены, как и ряда других, нет в романе,  мало содержащем, как известно, драматургического материала. Но атмосфера Петербурга пушкинской поры, французские гостиные, этикет аристократических салонов – все это должно как фон присутствовать в постановке. И все-таки с этого момента во мне начинает, как снежный ком расти неприятие происходящего. Вспоминается вдруг гоголевская «Женитьба», описанная в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова… «Женихи были очень смешны – в особенности Яичница. Вместо него выносили большую яичницу на  сковороде. На моряке была мачта с парусом».
     Занавес во время постановки не закрывается, чтобы отделить одно действие от другого, поскольку аскетичный реквизит практически не требует замены. И вот уже Онегин Маковецкого выходит из темноты, оказываясь в деревне. Рядом все тот же  отставной гусар с бутылкой вина – у каждого свои монологи, сменяющие друг друга. Две высокие фигуры в светлом появляются на сцене, легко являющей, скорее воображению, нежели взору, то кабинет Онегина, то некое открытое пространство, то все вместе.  Уже знакомый нам Ленский в годах пушкинскими строчками представляет зрителям своего спутника – Ленского совсем юного (Василий Симонов). В глубине сцены, опершись на перекладину танцкласса иронически смотрит на происходящее молодой  господин в черном. В своем кресле восседает пожилой Онегин, произнося монолог, характеризующий пылкого деревенского поэта.
      Наконец, он удаляется, синхронно исчезает и молодой господин в черном. И тут вдруг приходит понимание, все становится на место. В кабинете Онегин не убивал Ленского, это были всего лишь воспоминания о далекой молодости, а господин в черном – это он сам в молодые годы. Именно поэтому так по-хозяйски и отобрал свою трость, как бы забытую в юности, постаревший  Онегин у себя молодого.
      Два Онегина, два Ленских, множество многозначительных мелочей – таковы особенности стилистики спектакля. И, конечно, музыка! Ленский дарит Ольге аккордеон, и она радостно перебирает аккорды. Влюбленные поют, дурачатся, звучит мелодия известного романса Е. Юрьева: «В лунном сиянье снег серебрится, Вдоль по дороге троечка мчится. Динь–динь–динь, динь–динь– динь – Колокольчик звенит, Этот звук, этот звон О любви говорит». Это посыл, раскрывающий один из важнейших смыслов  постановки: любовь. Любовь, которая могла состояться, но не состоялась. Любовь к человеку, к Отечеству, к миру, любовь, как необходимое условие человеческого бытия. Потом мелодия старинного романса еще раз возникнет по ходу спектакля в сцене  свадьбы Ольги с уланом, когда у нее отберут аккордеон, подаренный убитым Ленским. И Ольга умоется бессильными слезами…
      А пока вспоминающий молодость Онегин, спрашивает пожилого поэта, не возьмет ли он его с собой к Лариным дабы увидеть предмет его страсти. Рядом на фортепиано музицирует отставной гусар, здесь же странница с домрой и даже сама Ольга Ларина с аккордеоном. Воспоминания продолжаются. Онегин смотрит на странницу, и та отрицательно крутит головой: не надо, дескать, ехать к Лариным. Приходит осознание роли странницы в спектакле: это судьба, то, что предопределено свыше.
      Евгений появляется в доме Лариных. Перед нами молодой Онегин и молодой Ленский, а домашняя челядь представлена девушками из танцкласса.  Из разговора супругов Лариных становится вдруг понятно, что для них Татьяна (Ольга Лерман) – почти чужая, неласковая  девочка. Хотя она, в сущности, еще ребенок: в страхе прячется от Онегина под лавку, потом совсем по-детски топает ногами от  обиды. И весь этот патриархальный уклад жутко раздражает надменного столичного франта: уморительна сцена, когда челядь  переставляет стулья за каждым шагом гостя, чтобы быть поближе. Или сцена с брусничной водой, которой гостеприимные хозяева поят Онегина до изнеможения. У Пушкина герой произносит только одну фразу по этому поводу: «Боюсь: брусничная вода мне не наделала б вреда», а Туминас посвятил «брусничной воде» отдельную сцену.
     В спектакле еще много комичных деталей: как всем миром переводят письмо Татьяны с французского на русский или как семь дней едут в допотопном экипаже до Москвы, бегая по нужде в лес, сцена с зайцем, перебежавшим дорогу, как это случилось когда-то с самим Пушкиным. Концерт сельской «художественной самодеятельности» с жестокими романсами и эксцентричными плясками на дне рождения Татьяны. И несколько восхитительно красивых сцен: когда девушки-невесты возносятся вверх на серебряных качелях, когда ветер листает оставленные Онегиным книги, когда идет снег. Невероятно трогательна сцена, где Татьяна и ее будущий муж кормят друг друга привезенным из деревни вареньем, облизывая деревянные ложки. И лишь финал с  письмом Онегина и неожиданно резким, холодным ответом Татьяны немного нарушает атмосферу мира и согласия.
      Кульминацией первого акта становится письмо Татьяны, которое оба Онегина отчаянно готовы себе присвоить. Несчастный листок, разорванный сначала на клочки, бережно собирают, помещают между двух стекол и вешают на стену как дорогую реликвию. И оказывается, что не было в их жизни ничего дороже этого полудетского признания, и нечем более потешить свое ничтожно-глупое мужское самолюбие. Сергей Маковецкий в этом эпизоде удивительно достоверен и убедителен.
     Туминас, вслед за Пушкиным, рисует характер Татьяны с нескрываемой нежностью. Татьяна дика, печальна, молчалива,  порой неукротима, но всегда искренна. Накануне письма Онегину – сплошное буйство, девичья постель превращается в пыточный  стол, подушка избита упрямыми кулачками, попавшаяся под руку няня доведена до беспамятства. Наконец, перечитав письмо, известное каждому школьнику, Татьяна падает без чувств. В эпизоде ее первого объяснения с Онегиным сцену продувает воющий  ураганный ветер. Молодой Евгений, цедит ответные слова, любуясь собственным показным благородством, и тут неожиданно  приходит догадка: да ведь он циник, эгоист и просто пошляк! Кому нужны его постные бездушные проповеди?! И даже сцену дуэли режиссер интерпретирует по-своему, без всякого романтического флера: Онегин убивает Ленского выстрелом в живот,  в упор. Именно убивает, ничем при этом не рискуя. А Ленский до пояса обнажен, как будто обречен на заклание.
    Говорят, что Римас Туминас подумывал назвать постановку «Татьяна», соглашаясь с Белинским, в одном из выступлений определившим именно Татьяну главным героем пушкинского романа. И это было бы вполне уместно. Чудной сон, снящийся Татьяне в крещенскую ночь, продолжается долго. Читаемый нежданно возникшей Юлией Борисовой текст звучит и голосом Иннокентия Смоктуновского, и в этом замечательном  исполнении становится чуть ли не сном о самом театре. Пожилая Борисова сходится лицом к лицу с юной Татьяной, и оказывается, может быть, ее будущим, а может, это просто две эпохи встретились в пространстве  пушкинского романа. Няня (Л. Максакова) уходит из романа незаметно, без объяснений, а Туминас – отдает ей по  справедливости должное: Татьяна молча подходит к няне  и закрывает глаза. Тема жизни и смерти вообще отчетливо звучит в  постановке, взять хотя бы уход Ларина, который в романе только упомянут, а на сцене показан весьма  выразительно. Финальный  танец Татьяны с медведем кому-то может показаться штампом формально понимаемой «русскости», но, вспомнив сон Татьяны, можно  интерпретировать его гораздо глубже.
      Огромная кибитка увозит по снежным русским просторам в Москву не только Татьяну, а весь балетный девичий класс. И  чудится, что не Татьяна, а вся Россия тронулась от безнадеги и хандры по вечному своему тракту куда-то в  неизведанное.
     Овеянный снегом и музыкой, завороженный слезами, застывшими в глазах и в надтреснутом голосе Маковецкого, зрительный зал театра имени Вахтангова стал в очередной раз свидетелем театральной визуализации пушкинского романа. Впервые он обрел в театре свой никогда ранее не обнаруживавшийся статус зеркала, в котором отражается, плачет и радуется вся русская жизнь, все ее времена и люди.
      Продукцию буфета в антракте, замечу, мы не отведали, ограничившись знакомством с впечатляющими ценниками. Зал снова заполнился до отказа, хотя премьера «Евгения Онегина» состоялась более двух лет назад, в феврале 2013 года. После антракта я смотрел спектакль, уже не отвлекаясь на толкование непонятного, в полной мере наслаждаясь игрой актеров. Замысел режиссера в моем восприятии сработал абсолютно точно, без каких либо лишних запчастей сложившись в почти реалистичную картину, как будто все происходило с близкими мне людьми. К слову, и сейчас, в 2015 году достать билеты на эту постановку совсем не  просто.    Поклоны артистов после окончания спектакля зрители единодушно встретили овацией. И Римас Туминас, и труппа театра  эти овации заслужили. Поставить полноценный драматический спектакль по роману «Евгений Онегин» – такого еще не было. Но  дело не только в этом.
     Онегин в цилиндре и черной накидке еще в советские времена стал стереотипным, чуть ли не маскарадным персонажем – даже в кинокомедии «Карнавальная ночь» есть молодой человек в онегинском костюме. И в школьной программе с Онегиным тоже было всегда все ясно: «лишний человек, не нашедший себе места в современном ему обществе». А кто виноват? Естественно, само несовершенное общество, царизм, крепостничество и т.п.. За долгие годы все плотно устаканилось и узаконилось: и «энциклопедия русской жизни», и «наше все». Поэтому попытка вернуть растасканному на цитаты великому произведению его природную целостность, осмысленность и глубину может быть приравнена к подвигу. Римас Туминас этот подвиг, безусловно, совершил. Он, как истинный исследователь, сопоставил таким простым и естественным онегинским строфам очень верные и точные вопросы нашего времени. И это кажущееся вольнодумство позволило увидеть непривычное в привычном. Вахтанговский спектакль далек от школьных канонов восприятия и воплощения "энциклопедии русской жизни" с ее французскими манерами, английскими романами и Онегиным, в котором англичане видят своего Чайльд-Гарольда. Кстати, спектакль с успехом прошел в Великобритании и во Франции, театр также гастролировал с ним по России.
      Кажется, Римас Туминас в своем спектакле яростно ненавидит вообще всех «лишних людей» великой русской литературы, весь цинизм, эгоизм и пошлость. Всех тех, кто торгуется сам с собой по поводу собственной свободы, не способен на настоящие поступки и на всепоглощающую любовь. Кто хочет быть любимым, но ничего не отдает взамен. Кажется также, что сам режиссер при этом, в какой-то мере, признает и себя одним из таких Онегиных. Эта бескомпромиссность, безжалостность к себе придает постановке подлинную современность, искренность и целостность.
      Спектакль собрал обильную благожелательную прессу, о нем идут споры на театральных Интернет-форумах. Есть, разумеется, люди, вопящие «руки прочь от Пушкина», есть те, кто не понял сути театрального действа, есть безнадежные консерваторы и самоуверенные дилетанты. Но совершенно очевидно, что Туминас не вторгся в пространство романа, не изменил ни одной фразы, не исказил ни одного факта. Он только представил свое видение произведения и отдельных его глав – и, слава Богу. Значит, роман жив! Но нельзя не отметить, что спектакль может оказаться совершенно непонятым теми, кто пушкинского романа не прочитал. Ведь за кадром остались несколько глав, включая хрестоматийное «Мой дядя самых честных правил…». Выросло уже  несколько поколений, для которых «Евгений Онегин» не намного ближе, чем, скажем, «Слово о полку Игореве». Хотя всегда  можно сказать, как поэт Лев Котюков: «Для дураков не пишем!».
     Я перечитывал роман несколько раз на разных этапах жизни, и каждый раз в нем открывались новые смыслы, не замеченные ранее из-за недостатка жизненного опыта или по каким-то иным причинам. Год назад, благодаря спектаклю театра имени Е. Вахтангова, случилось новое прочтение, и оно волнует  до сих пор. Недавно я отметился на зрительском форуме театра. Вот эти слова. «Прочитал большинство отзывов. Уже сама амплитуда мнений убеждает – спектакль нестандартный, небанальный, а если сказать обобщенно – современный. Сочувствую агрессивным "защитникам" классики, так ничего и не понявшим. Ни того, что мало кто сейчас читает книги, в том числе и Пушкина. Ни того, что написанное Пушкиным, как и все литературное наследие национального значения,  должно переосмысливаться каждым поколением, и именно в этом оно пребудет в вечности, а отнюдь не в закостеневшей трактовке Онегина, как "лишнего человека". Так писали в советское время в сочинениях, примерно так же пишут и теперь. Сначала во мне росло неприятие спектакля, подобно "Женитьбе", описанной в "12 стульях". Но потом мозаика сложилась, и стал понятен замысел. Все нашло свое место: и странница с домрой, и два Онегиных, и два Ленских... Музыка  великолепна. Романс – на своем месте и все связывает воедино в теме несостоявшейся любви. Господа консерваторы, это – современный развивающийся театр, мир метафор, намеков, ассоциаций. А послушать чтение романа Смоктуновским можно и дома с  компакта.
      Спектакль меня изменил, замысел Туминаса в моем восприятии сработал полностью. Только гениальный художник мог так это предвидеть. Смотрел я спектакль в прошлом ноябре, а в этом году был в Табакерке на "Женитьбе Белугина". Это другое, там  нет конфликта смыслов. И хватит чваниться уже своей русскостью, лучше делать для нее что-нибудь практическое. Спектакль именно русский. А тем, кто увидел на сцене кич, лучше ходить в цирк». Кстати, посмотреть спектакль можно и в Интернете  на сайте "Спектакли онлайн". Но лучше все-таки на вахтанговской сцене.

НАЗАД  ВПЕРЕД

 Литературная страница   ОГЛАВЛЕНИЕ СТРАНИЦ АВТОРА      Владимир Лях           Стихи.ру          Проза.ру       Калитва.ру        Новости