Б.А.
Лыкошин Георгий
Седов, стр.6
ВПЕРЕД!..
«Фока» в разводьях среди льдов, при попутном ветре, под
парами и парусами приближался к Земле Франца-Иосифа, а
членов экипажа все более охватывало тревожное волнение:
кончался уголь, сгорели уже детали бани, разборного
домика, взятого еще в Архангельске, сало морских зверей,
смешанное с золой...
13 сентября в прозрачной туманной дымке по
курсу обозначились контуры земли. На палубу вышли все
члены экспедиции, свободные от вахты. До 1873 года об
этой земле никто ничего не знал. Лишь в названном году
австро-венгерская экспедиция открыла недалеко от полюса
обширную группу островов. С той поры здесь побывало
много мореплавателей. Некоторые из них построили домики,
а покидая острова, оставляли запасы продовольствия и
топлива для будущих путешественников.
За восемь лет до открытия Земли
Франца-Иосифа русский гидрограф вице-адмирал Н. Г.
Шиллинг, изучивший морские течения и распределение льдов
в Центральном арктическом бассейне, на заседании
Русского географического общества сделал доклад на тему
«Соображения о новом пути для открытий в Северном
Полярном океане». Он тогда высказал научно обоснованное
предположение о существовании к северу от Новой Земли
какой-то суши. Ученый, путешественник, исследователь
Сибири, революционер П. А. Кропоткин в 1871 году
разработал проект поисков этой земли. Однако экспедиция
в высокие широты не состоялась. Царские чиновники
посчитали ее ненужной, пустой тратой денег для
проведения подобных экспедиций.
...Корабль подходил к мысу Флора, южной оконечности острова
Нордбрук. В дневнике Седов записал: «Стали благополучно
на якорь у поселка Джексона на мысе Флора. Моржи большим
табуном встретили нас...» Переполненная людьми шлюпка
двинулась к поселку. Всем им не терпелось узнать,
есть ли на острове уголь? Но угля не оказалось ни
в домике Джексона, ни в домике Макарова, первого
русского мореплавателя, проложившего путь к Земле
Франца-Иосифа, ни в домике итальянца Абруццкого. Лишь в
одном из помещений моряки обнаружили кучу смерзшейся
угольной пыли. Перевезли на «Фоку» обнаруженную угольную
пыль - около 150 - 200 пудов. Охотились на моржей,
которых потом сжигали вместе с пылью в котле. Долго
оставаться здесь, у мыса Флора, открытого всем ветрам,
было нельзя: льды могли прижать корабль к берегу и
раздавить его.
17 сентября Георгий Яковлевич сделал
в дневнике такую запись: «...Сего числа отправляюсь
дальше на север по пути к Земле (остров)
кронпринца Рудольфа, остановимся на зимовку в
зависимости от льдов...» Покидая «международную
гостиницу» - мыс Флора, Седов оставил в почтовом ящике
письмо для русского судна, которое, как он надеялся,
возможно, придет сюда. В нем говорилось; «Уголь и всю
корреспонденцию для экспедиции, а при возможности и
шлюпку, оставить на мысе Флора. Если судно будет
располагать временем, прошу привести в жилой вид
рубленый дом. «Фока» будет отстаиваться до весны
где-то на пути к острову Рудольфа. Все здоровы, все
благополучно. Привет. Старший лейтенант Седов».
«Фока», обогнув с запада остров Нордбрук,
направился Британским каналом на север. На 81 градусе он
уперся в ледяной барьер. 19 сентября в небольшой
бухточке возле острова Гукера началась вторая зимовка
«Фоки». Эту бухточку Седов назвал Тихой.
Потушили котел, команда с
удовольствием помылась в теплой воде, постирала белье.
На «Фоке» произвели перестройку, разобрали для топки
кубрик. Тщательно утеплили двери, перекрыли вентиляцию.
Приводили в порядок одежду, снаряжение. Плотник Коноплев
устроил самопрялку, ловко сучил нитки. Геолог
Павлов сшил из фартука фотоаппарата рукавицы.
Художник
Пинегин умело выделывал шкуры морских животных.
Боцман Инютин шил сапоги из нерпичьих шкур. Матрос
Линник чинил шлейки для собачьих упряжек.
Положение экипажа усложнялось с каждым
днем: в помещениях было сыро, холодно; питание
однообразное, появились первые признаки
заболевания цингой. Заболел и Седов. О своем недомогании
он никому не говорил, считал, что нельзя хныкать перед
выполнением главной задачи.
В ту осень далеких экскурсий не
намечалось. Обследовались, да и то ограниченно, лишь
окрестности бухты. Члены экспедиции экономили силы
и средства для похода к полюсу:
К началу 1914 года в западном
секторе Арктики, кроме седовцев, находилась экспедиция
Вилькицкого (сын генерала Вилькицкого) на ледокольных
транспортах «Таймыр» и «Вайгач». С востока она открыла
большой архипелаг Северной Земли. Где-то неподалеку
от нее терпел бедствие «Геркулес» В. А. Русанова,
дрейфовала на северо-запад зажатая льдами «Святая Анна»
Г. Л. Брусилова. И «Геркулес», и «Анна», как и «Фока»,
не имели радиотелеграфа.
Выход группы к полюсу Г. Я.
Седов назначил на 15 февраля (2 февраля по старому
стилю). Вместе с ним изъявили желание идти матросы Г. В.
Линник и А. М. Пустошный. Обоз состоял из трех нарт:
«Передовая», «Льдинка» и «Ручеек» при 24 собаках. На
нарты установили два каяка с имуществом группы,
сложенным в резиновые мешки, общим весом около 50 пудов.
Запас провизии был взят на четыре месяца, корм собакам -
на полтора. Погрузили и все три пуда керосина. Седов
надеялся пополнить запасы из складов Абруццкого в Теплиц
- бай на острове Рудольфа.
До полюса было 600 миль. При среднесуточной скорости
движения в восемь миль переход туда и обратно
планировалось завершить за пять месяцев.
Визе
и
Пинегин
убеждали Георгия Яковлевича в нереальности его плана. Но
он твердо стоял на своем. Перед выходом издал несколько
приказов, ниже приводится последний из них:
«2 феврали, бухта Тихая. Волею божией мы прибыли
на Землю Франца-Иосифа и волею же божией идем, наконец,
на полюс. «Человек предполагает, а бог располагает» -
так говорит русская пословица. В Петербурге мы
предполагали попасть в первый же год на Землю
Франца-Иосифа и на следующий год идти к полюсу, причем
идти на пяти-шести нартах с 50 - 60 собаками, с сильным
снаряжением, большими запасами свежих сил людей, а
попали лишь на второй год, и то с большим опозданием.
Идти на полюс принуждены мы не на шести нартах, а лишь
на трех неполных при 24 уцелевших собаках и,
следовательно, в силу необходимости при сокращенном
количестве людей, в которых, к большому общему горю,
нельзя не заметить некоторого упадка сил как
нравственных, так и физических, вызванного двумя
суровыми зимовками.
В полюсную партию входят: офицер (лично я) и два
матроса - Григорий Линник и Александр Пустошный. Клади
всего идет около 50 пудов, в том числе запас провизии
для людей на четыре месяца и корма для собак на полтора
месяца. Географ экспедиции
Визе, который должен был бы, по первоначальной
программе, принять участие в походе к полюсу, теперь
оставляется мною при судне экспедиции. Эта перемена
вызвана главным образом недостатком собак полюсной
партии и частью соображениями по производству некоторых
научных работ на Земле Франца-Иосифа, где он является
надежным моим заместителем. Конечно, это
обстоятельство, я знаю, не может особенно порадовать
В. Ю.
Визе, который хотел разделить мою участь в полюсной
партии, а также не может доставить и мне большого
удовольствия, ибо я лишен в дороге культурного спутника
и преданного делу работника. Ну, что же делать: на все
воля божия. Разделим наши труды пополам, и каждый на
своем месте честно исполнит свой долг... Итак, в
сегодняшний день мы выступаем к полюсу. Это - событие
для нас и для нашей родины. Об этом деле мечтали уже
давно великие русские люди - Ломоносов, Менделеев и
другие. На долю же нас, маленьких людей, выпала
большая честь осуществить их мечту и сделать посильные
научные и идейные завоевания в полярных исследованиях на
пользу и гордость нашего дорогого отечества.
Мне не хочется сказать вам, дорогие
спутники, «прощайте», мне хочется сказать вам «до
свидания», чтобы снова обнять вас и вместе порадоваться
на наш общий успех и вместе же вернуться на родину.
Особенно было бы приятно застать вас здесь среди
общего благополучия, в полном мире и согласии.
Пусть же этот приказ, пусть, быть может, мое последнее
слово, послужит вам памятником взаимной дружбы и любви.
До свидания, дорогие друзья! Старший лейтенант
Седов».
В другом приказе Седов передал власть начальника
Кушакову, руководство научными работами - Визе,
командование кораблем - Сахарову. О том, как
совершался поход к полюсу, подробно записал в дневнике
Георгий Яковлевич. Ниже приводятся последние страницы
этого дневника:
«Воскресенье, 2 февраля (старого стиля) С утра
тихо, пасмурно, температура - 13 градусов Ц. Ночью выпал
глубокий снег. Несмотря на это, у нас к отходу все
готово. Свету нет, жертвую кинематографом. В десять
часов отслужили обеденку. Прочли мои приказы, говорили
речи: я, доктор и боцман Лебедев. Я, доктор и многие
другие прослезились. В 11 часов сели за стол,
позавтракать. В 12 часов при температуре - 20 градусов,
при ветре N 0/ (3Силу ветра Седов записывал в баллах
Бофорта), под пушечные выстрелы отвалили от судна к
полюсу. Свету мало, удалось лишь снять с нас фотографии.
Провожали нас верст пять вся здоровая команда и офицеры.
Сначала дорога была плохая, но зато собакам помогала
команда, а затем дорога улучшилась, а в конце Гукера
встретили огромные ропаки, через которые пришлось
переправляться, благодаря наступившей темноте, с
большим препятствием. Нарты опрокидывались, и люди
падали. Я с больными ногами полетел несколько раз.
Пройдя около восьми верст, из-за темноты остановились
ночевать в проливе за Гукером в четыре часа дня. На ночь
всех собак привязали, кроме трех надежных, чтобы не ушли
и чтобы не подпустили медведя. Это Разбойник, Ободрыш и
Труженик. Штиль, морозу около 25 градусов. Собак не
кормили, сами же пили только чай. В палатке хорошо,
тепло, только ноги мои меня беспокоят. Понедельник, 3
февраля. В девять снялись с лагеря. Дорога скверная.
Выпало много снегу, и нарты врезаются в него. Собаки еле
тащат. Подвигаемся тихо. Тормозом является также третья
нарта, которая без человека. Холод собачий: - 35
градусов, при этом ветерок прямо в лоб. В Британском
канале снял айсберг-арку. Видели свежий медвежий след,
который шел с севера на юг. В четыре часа, пройдя около
12 верст, остановились ночевать у Кетлиц - лэнд. Здесь
бросили пару лыж, ветровые рубашки и другие ненужные
вещи. Собакам дали медвежьего сала, но они отказались
его есть. Некоторых собак страшно бьет холод. Мы-то
боремся, а собакам беда, берем бедняг в палатку. Ноги
мои поправляются, слава богу.
Вторник. 4 февраля. В девять снялись. Эту
ночь Мальчика и Пирата отогревали в палатке. Перед
запряжкой три собаки удрали - Пират, Мальчик и Ободрыш,
едва поймали. Сколько хлопот с этими собаками! Поутру
задрали Волка, если бы не выскочил Линник и не отбил, то
разодрали бы. В полдень чудная, красная, желанная заря.
Дорога несколько лучше: снег утрамбовало. Собаки идут
хорошо, хотя третий день ничего не едят, сало медвежье
есть отказались, сегодня дали по галете - съели. Прошли
верст 15, остановились ночевать у N конца Кетлиц -лэнд.
Сегодня было здорово холодно. Я шел в рубашке, сильно
продрог. Спасаемся примусом, жжем керосину около двух
фунтов в день. Это вдвое больше положенного, но я
надеюсь в Теплиц - бай керосин пополнить. Ропаков много.
Сегодня беру в палатку на ночь четырех собак - Куцего,
Мальчика, Пирата и Пана. Все время дует N ветер,
буквально обжигает лицо, того и смотри обморозим щеки.
Морозу 36 градусов. Собакам в морду ветер тоже очень
чувствителен; несмотря на работу, все-таки они мерзнут в
пути, а на стоянке и говорить нечего.
Среда, 5 февраля. В девять снялись. Пан,
конечно, отогревшись в палатке, удрал на промысел.
Поймали его только в пути, за что получил хорошую дерку.
Сегодня прошли тоже около 15 верст и остановились
ночевать у мыса Рихтгофен. По пути встретили два старых
медвежьих следа. Стали попадаться трещины и полыньи,
покрытые уже толстым солончаком. Море королевы Виктории
темное, вероятно, там вода или большие полыньи, покрытые
солончаком. Держусь ближе к берегу, по крепкому льду, но
зато здесь много ропаков. В общем, сегодня дорога выпала
отвратительная: много рыхлого снега и ропаков.
К вечеру потянул ветер из пролива,
было адски холодно, а я умудрился и сегодня шагать в
рубашке, ибо в полушубке тяжело. Продрог снова, в
особенности замерзли холка, спина и плечи. Кашляю,
тяжело очень при большом морозе дышать на ходу,
приходится глубоко втягивать в грудь холодный воздух;
боюсь простудить легкие. Ноги мои заметно поправляются,
опухоль сходит, ребята мои настроены хорошо, охотно идут
вперед. Собаки пока держатся все, даем им по три
четверти фунта галет. Отогреваем некоторых в палатке.
Волк болен. Спасаемся драгоценным примусом и [спальным]
мешком. Ужасно расходуем керосин: более двух фунтов в
день.
Четверг, 6 февраля. В девять с
половиной двинулись дальше. Дорога отвратительная:
ропаки и рыхлый снег, встретили сажен десять полынью,
которая достаточно вымерзла, чтобы мы ее свободно
перешли. У меня по-прежнему болят ноги и усилился
бронхит. Идти очень трудно, дышать еще труднее, но тем
не менее прошли около пятнадцати верст и в четыре часа
остановились на ночевку у мыса Армитэдж. Идем тихо, но
что же делать, зато идем вперед. Сегодня снилась Веруся,
да спасут ее боги! Я совсем болен, но духом не падаю.
Пятница, 7 февраля. Сегодня Линник случайно поднял нас в
три часа утра; так как мы перележали все бока, то охотно
все выползли из мешка, согрели чай, посидели с примусом
до семи с половиной утра. Когда стало сравнительно
светло, запрягли собак и в восемь с половиной
следовали дальше. Сегодня термометр минимальный показал
- 40 градусов Ц. Дорога была ужасно мучительна: ропаки и
рыхлый глубокий снег. Откуда он взялся, неизвестно, да
плюс к этому - 35 градусов и ветер 0/4, как раз в правую
скулу. Страшно тяжело было идти, а в особенности мне,
больному. Собаки, бедняжки, не знали куда свои морды
прятать. Очень ходко на холоде идут, но стоит только
стать, как сейчас же роют себе ямки и прячутся туда от
холода. От двух до четырех была вьюга. Это окончательно
нас убило, мы едва продвигались вперед. Я все время
оттирал лицо и все-таки не усмотрел, как немного
обморозил нос. В четыре часа стали лагерем у мыса Фишер,
пройдя и сегодня, несмотря ни на что, около 14 - 15
верст. На ночь пять собак беру в палатку.
Суббота, 8 февраля. Сегодня выехали позднее
обыкновенного - около девяти с половиной часов утра. Я
долго возился с лечением ранок на руке, которые я
получил от примуса, и на ногах, в паху, которые натер
брюками. Надел другие брюки, почувствовал облегчение.
Ночью была вьюга. Пять собак ночевали в палатке. Мешок
местами уже обледенел, спать было холодно. Простыня
внутри мешка здорово холодит, потеет, замерзает и т. д.
Встречали много больших ропаков и глубокий снег, но в
общем сегодня была дорога сносная, попадались
солончаковые поля. Одно было ужасно скверно - это NNW/2
ветер в лицо при 35 градусах мороза. Я окончательно
простудил себе грудь. Бронхит меня давит, не могу
отдышаться. Под вечер страшно лихорадит, едва отогрелся
у примуса. Ах, дорогой, дорогой спаситель наш примус!
Собак сильно бьет мороз. Кормим их досыта - по одному
фунту и более галет. Прошли 15 верст и остановились в
четыре часа ночевать за островом Марии-Елизаветы.
Воскресенье, 9 февраля. Сегодня с утра
Варнак устроил себе праздник, убежал в ропаки, а
затем преспокойно конвоировал нас по курсу до обеда;
после полудня его удалось поймать и запрячь. Сегодня
было хотя и много градусов мороза, но ветра было мало и
двигаться было сравнительно тепло. Снялись по
обыкновению в девять утра и, пройдя около 15 верст, в
три с половиной часа стали ночевать у зимовья Нансена.
Ропаков было мало, но рыхлого снега уйма, так что в
общем дорога была тяжелая. Я до того заболел бронхитом,
что не мог идти. Шел впереди Линник, а я сидел на нарте,
в которую подпрягли двух лишних собак. Этой же нартой я
с трудом управлял. Мне дышать совсем трудно на морозе за
работой. Боже, неужели я не поправлюсь до Теплиц - бай?
Не то скандал. Сегодня вечером - чай с ромом. Примус
меня очень спасает. Было четыре чистилки, а осталась
только одна - три сломали. Уж очень они плохие, а без
них худо; оставшуюся берегу, как свой глаз. Собаки
сильно работают. Кормим их досыта - по фунту и более
галет. Ночью мерзлячек беру в палатку.
Понедельник, 10 февраля. В девять двинулись
дальше. Я до того оказался слаб, благодаря бронхиту, что
не мог десяти шагов пройти вперед. Сидел опять на нарте.
Адски промерз, так как был одет для ходу. Кажется, еще
больше усилил простуду, ибо стала болеть грудь и все
ниже в правой стороне, страшно лихорадит. Дорога была
скверной, а я все-таки был вынужден управлять своей
нартой; был настоящим мучеником. Едва дотянул до четырех
часов, когда остановились ночевать у мыса Климентса (Маркама).
Сейчас, в палатке, при огне очень дурно себя чувствую.
Ужасно боюсь, чтобы не получить воспаления легких. Здесь
встретили немного воды и айсберги плавающие, тюленьи
продушины стали попадаться по тонкому льду. Одна сейчас
в пяти саженях от палатки. Тюлени сопят и страшно
волнуют собак, вероятно, всю ночь бедняги не будут
спать. У Пустошного шла кровь ртом и носом. У Линника
сильно ноги мерзли. Сегодня был особенно холодный день.
Вторник, 11 февраля.
Сегодня снялись из-за моей болезни в десять часов утра.
Я оделся в пимы и полюсный костюм и ехал на нарте, как
баба; дорога была вся в ропаках, и только под вечер
встретился солончак. Собаки с утра все сильно дрожали и
везли плохо, и только под вечер разошлись. Встретили
песцовый след. У Линника шла носом кровь, и у Пустотного
до того ноги замерзли, что он по дороге вынужден был
надеть пимы и в них идти.
В четыре часа стали
на ночевку, пройдя около 15 верст, у Земли Александры.
Сегодня была такая заря, что в ней казалось почти
солнце. Виден уж Теплиц-бай. Я чувствую себя лучше, ибо
был тепло одет и все время сидел на нарте спокойно.
Среда, 12
февраля. Сегодня снялись в восемь три четверти утра.
Холод стоял адский: при - 35 градусов ветер 3 балла и
метет снег. Это самый холодный день. Пока я еду больным
в полюсном костюме, как чучело, и все-таки прозяб.
Дорога отвратительная: масса ропаков, приходится
проводить по одной нарте; целое мучение, собаки очень
мерзнут и плохо везут. Встретили свежий медвежий след и
много следов песцовых; слева - кажется, недалеко - вода,
за туманом ее не видно. Отогревали Арестанта.
Линник подморозил на ногах большие пальцы. Прошли около
15 верст и остановились в четыре часа ночевать у Земли
Рудольфа. Сегодня был минимум - 42 градуса. Сейчас
дует балла на четыре ОST. Палатку изрядно треплет, мы
же, как цыгане, сидим вокруг примуса.
Четверг, 13 февраля. 13-е число
неудачное, как вообще. Снялись в девять и пошли в тумане
(идет снег). Дорога тяжелая, собаки еле везут, ничего не
видно. Забрели в какой-то пролив между островами, но
только не в Теплиц-бай, хотя он уже, чувствуется,
близко. После двух разъяснело, сделался чудный теплый
день, но дорога тяжелая - снег и ропаки, тащимся дальше
по курсу. В океане, видно, воды много, ибо видать черное
небо. Встретили зайца у лунки, не подпустил на выстрел,
сполз. В пять часов остановились ночевать, кажется, у
Земли Рудольфа: трудно с уверенностью судить, так как в
этом месте карта страшно неверна. Посмотрим, что
покажет завтрашний день. Вечером пришел медведь к
палатке, огромный, собаки его погнали. Я, несмотря
на болезнь, пошел с Линником на собачий лай. Пройдя
кое-как около двух верст, мы нашли медведя сидящим в
лунке, окруженного собаками. Я несколько раз стрелял в
него с аршинного расстояния, но ружье так замерзло, что
не дало ни одного выстрела. Когда пошли мы,
разочарованные, назад, то я уже двигаться не мог, так
плохо себя чувствовал. Пришлось остаться с собаками,
сторожить медведя, а Линник пошел за нартой. Вскоре
медведь выскочил из лунки и побежал на SW, собаки - за
ним. Часа через два меня нашла нарта и привезла, как
труп, в палатку. Здоровье свое ухудшил, а тут еще нужно
залезать в замерзший мешок.
Пятница, 14 февраля. Сегодня в девять часов
потащились дальше. Снег, туман, ничего не видать, собаки
не везут - караул! Протащились около трех-четырех верст
и стали лагерем у группы маленьких островков между
Землями Рудольфа и Александры (у самого N). К W и
N вода, дальше ничего не видно. Буду здесь стоять
лагерем, пока не дождусь ясной погоды. Здоровье мое
очень скверно, вчерашний медведь ухудшил его. Кончился
пуд керосину, начали другой.
Суббота, 15 февраля. В десять часов утра ясно, морозу
30 градусов. Пошли через пролив к Земле Рудольфа,
которая ясно была видна. Пройдя около одной-полутора
верст, наткнулись на сплошной тонкий (1 вершок)
солончак. Взошли первой нартой на него («Льдинкой»), а
она провалилась, вместе с ней и собаки. Люди держались
свободно. С большим трудом вытащили нарту назад, ничего
не помочив, так как каяк великолепно плавал.
Остановились здесь же ночевать и ждать, пока достаточно
замерзнет пролив. Сегодня у воды видели тысячные стада
птиц: люмсы (люрики) и кайры. Я ужасно разбит болезнью:
сильнейший бронхит, болит горло и распухли ноги. Лежу
все время в мешке, настоящий мученик.
Воскресенье, 16 февраля. Сегодняшний день
сидели у пролива и ждали, пока он замерзнет. А он не
замерзает - и только; видно, здесь большое течение. Люди
ходили версты три-четыре к середине пролива и встретили
там открытую широкую воду. Птиц и зверя много. Завтра
думаю тащиться на восток, может быть, там обойду воду.
Болен я адски и никуда не гожусь. Сегодня опять мне
будут растирать спиртом ноги. Питаюсь только одним
компотом и водой, другого ничего душа не принимает.
Конечно, съел бы яичко, сметанки, жареного цыпленка и
даже чашку кислой капусты. Но где все это?! Увидели выше
гор впервые милое, родное солнце. Ах, как оно красиво и
хорошо! При виде его в нас весь мир перевернулся.
Привет тебе, чудеснейшее чудо природы! Посвети нашим
близким на родине, как мы ютимся в палатке, как больные,
удрученные под 82 градусом северной широты...
Понедельник, 17 февраля...» На этой записи дневник Г. Я.
Седова обрывается. Здоровье Седова становилось все хуже
и хуже, физические силы уходили, но силы, влекшие его к
полюсу, не ослабевали. В пути он часто, теряя сознание,
падал с нарты, но первое, что делал, приходя в себя,
глядел на компас: не повернули ли на юг?
По ночам Седов то жаловался на
большую жару, то на нестерпимый холод. Линник и
Пустошный растирали ему ноги спиртом, пытались согреть
его, тесно прижимаясь. Последние дни и сами матросы
чувствовали себя очень плохо, но командир запретил им
даже заводить разговор о пути назад. Только вперед!.. Не
доходя версты три до острова Рудольфа, путешественники
остановились. Разразилась пурга, не утихавшая
несколько дней. 5 марта, когда ветер нещадно рвал полог
палатки, Седов стал задыхаться. Линник поддерживал его
голову. Пустошный держал над его грудью горящий
примус, стараясь хоть чем-то помочь Георгию Яковлевичу.
Дыхание больного становилось все прерывистее. - Линник,
поддержи...- Это последние слова Седова. В 2 часа 40
минут он скончался.
Долго стояли на коленях над телом своего
командира и друга матросы. «Раз в жизни, - записал позже
в дневнике Линник, - я не знал, что предпринять...»
Потушили примус (керосин был на исходе), достали меховые
костюмы и сначала хотели везти тело Седова на «Фоку», но
решили предать его земле здесь.
На мысе Аук, на западе острова
Рудольфа, на высоком каменистом косогоре вырос тогда
небольшой холмик. Вместе с телом Георгия Яковлевича
матросы положили русский национальный флаг. Тот самый,
который он собирался водрузить на полюсе. Взяв с собой
по нескольку камней с могилы командира, Линник и
Пустошный двинулись в обратный путь. До бухты Тихой было
120 миль, до полюса - 480. Через десять дней их,
почерневших, полуживых, увидели с бopта «Св. Фоки».
1. Памятный крест на мысе Флора; 2. Бухта Тихая.
Запустение, 2006г; 3. В бухте Тихая, 2006 г; 4.
Мыс Аук, место гибели Г.Я. Седова
Страница
1,
2,
3,
4,
5,
6,
7,
8 |
